Теперь камеры были нацелены на молодого сенатора, который к этому был совершенно не готов…
— Зачем ты носишься с этим сенатором — с досадой сказал Громыко, когда мы остались одни — зачем просил притащить его сюда. Он же ничего не значит, простой сенатор от демократов
— Ты удивишься, Андрей Андреевич, как он далеко может пойти.
— Вертопрах — не согласился Громыко
— Молодость лечится со временем — сказал я — мы ведь все когда-то были молодыми. К сожалению это лечится…
19 ноября 1985 года
Что значит жизнь одного, когда дело касается счастья миллионов?
Когда подростку становится двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет, у него встаёт вопрос — как заработать. Появляются потребности… всё ведь денег стоит, начиная от стакана газировки и заканчивая выгулять девушку, да не по-нищенски. А у родителей постоянно просить деньги — как то стремно.
В Казани вопрос решается крайне жёстко — в каждой группировке каждую неделю каждый участник должен приносить рубль. Откуда ты его возьмёшь, никого не волнует. Укради у родителей, отними у сверстников или младших. Двадцать копеек стоит обед в школе. Отнял у пятерых — вот тебе и рубль.
С переводом в старшие возраста — сумма увеличивается. Из общака — тратятся на общие нужды группировки, на отмаз тех, кто влетел, на подогрев тех, кто искалеченный валяется в больничке. И порой — берут старшие, но это не везде так
Осень переросла в предзимье, время скверное. Игорь Эйдельман всё меньше ходил в зал, не участвовал в делах пятёрки. Зато он устроился — непонятно как — помощником рубщика мяса на колхозный рынок. В пятёрке узнали и сплюнули — пропал человек.
Рубщик мяса на рынке жил не на зарплату — кто пятьсот рублей в месяц с такого места не выгоняет, тот дурак.
Вечером — он ещё ходил разгружать вагоны…
Схема на мясе простая. Мяса не хватает, поэтому часть продаётся из-под полы, плюс — подпольные цеха. Плюс — через рынок прогоняют мясо многочисленные рестораны, которым мясо выделяют для меню централизованно, а они или совсем его не готовят, или готовят такое что… Парадокс советской экономики — только здесь рестораны планово убыточными бывают. А какими им ещё быть, если они то и дело закрыты?
Плюс «ростовский разруб» — это когда в одном куске получается мясо разных ценовых категорий, но продаётся оно понятно по верхней. Плюс испорченное мясо — но это уже у кого совести хватает. Отравится кто-то — посадят ведь, да ещё покупатели больше не придут к тому, кто дрянью торгует. На Колхозном, если таким торгуешь — тебе другие мясники морду набьют…
Плюс — на колхозке не только ведь мясом торгуют. Тут есть то, что нет и никогда не будет в городской торговой сети. Овощи — хоть какие с югов. Фрукты…
Игорь трудился у Зайдуллы, молчаливого типа с наколками на пальцах. Работа — помочь таскать, взвесить, присмотреть, чтобы не украли. Реализатором он пока не вставал — нельзя, несовершеннолетний. Плюс — вечером варят жирную мясную похлёбку для всех — хоть обожрись.
К нему постепенно привыкли и не удивлялись что еврей.
Как то раз Игорю — Зайдулла дал ему заказы разнести (была такая услуга для постоянных покупателей) и двадцатку вместо десятки. Он сел в трамвай, идущий через дамбу в новые районы, на одной из остановок ввалились несколько пацанов в характерной униформе группировщиков. Вальтовки[17] на всех, боты «прощай молодость» Понятно, что билеты никто не компостировал, взгляды всех — вдруг сошлись на Игоре
Тёплые! Теплоконтроль
— Какие люди…
Шпана моментально оказалась рядом, что удивительно — никто, в том числе мужчины — не осмеливались вмешаться
— Вам чего?
— Выйдем, побазарим?
— Нет.
Группировщики моментально окрысились
— Чо, борзый стал? Чо это у тебя в сумках?
— В сумках — не твоё. Хочешь — бери. Только потом не удивляйся, если на перо налетишь.
— Ты че, с…
— Стопэ!
Старший почувствовал неладное
17
Вальтовка, она же фернанделька — вязаная зимняя шапка из Чехословакии, бывает с козырьком и без. Группировщики носили обязательно с козырьком. Если надел шапку не имея права — могли голову пробить