– Томочке – самый большой кусок! С центральной розой! – велел я, примечая в дверях кряжистую фигуру дяди Вадима. Улыбаясь, он приложил палец к губам.
Подкрался, да как выдаст:
– С днем рождения, Томусик!
– Ой! – подпрыгнула именинница. – Здрасте!
– Привет! – весело рассмеялся третий секретарь. – О, здорово, Алексеич! Мы с Гришей «сто тридцатого» пригнали. Уже перекидали всё – палатки, лопаты, посуду, находки ваши… Что, обратно тоже на поезде?
– На ночном, – закивал военрук.
– Ага… Ну, я тогда Григория сориентирую, чтобы с утра у школы был. Чайком не угостите? В счет будущих заслуг, хе-хе…
Кузя вспорхнула, и поднесла гостю полный стакан в звякающем подстаканнике. Метнула на меня карий взгляд, и чопорно присела на место. Ангелица, прости, господи…
Смачно отхлебнув, дядя Вадим крякнул, и развернулся к племяннице. Посмотрел испытующе и предложил:
– Ну, что, Томик, подъедай тортик да поехали!
А Тома, такая городская, такая домашняя девочка, вдруг выпрямилась, решительно замотав головой:
– Нет, дядь, я со всеми. Вместе!
Третий секретарь внимательно посмотрел на «племяшку», и в его глазах затеплилось одобрение.
– Ну, раз вместе… Тогда дерзайте! – дядя загремел стулом и вылез из-за стола, включая мимоходом гагаринскую улыбку. – Вы, давайте, не тяните с чаепитием, а то остынет!
Вторник, 9 мая. Раннее утро
Ленинград, 8-я Красноармейская улица
Разминая затекшие ноги, я прошелся до знакомого крыльца, заново привыкая к городским ритмам и суетам. Жизнь на природе слегка размыла будничные виды – рустованный фасад школы, трещиноватый асфальт под ногами, ленинградские проспекты за спиной.
Внезапно в памяти всплыло несбывшееся, и нервный холодок сквозанул по хребту.
…Если бы я сидел на попе ровно, боясь восколебать устои реальности, то вот прямо сейчас в центре Рима, на виа Каэтани, припарковали бы скромный красный «Рено». Вскоре любопытствующие полицейские обнаружили бы в его багажнике страшненькую находку – труп Альдо Моро, изрешеченный автоматной очередью.
«Бригадисты», вспоминая партизанскую юность, вычеркнули бы очередного «буржуазного холуя» из расстрельного списка; в далеком Лэнгли пили бы бурбон за успех тайной операции на Апеннинах, а «Кукольник» Личо Джелли натягивал бы новые паутинки своей масонской сети…
Но тут являюсь я, и бью от трех бортов в угол. Ай, да Дюха! Ай, да карамболь!
Альдо Моро, лидер мирового уровня, жив-здоров. Выйдет ли Италия из НАТО, лишая блок доступа к средиземноморским портам? Это вряд ли. Но позиции «еврокоммунизма» явно укрепились. Да и слабое сердце папы Павла VI, близкого друга Моро, уже не разорвется от горя. Следовательно, и Кароль Войтыла, в былом реале – главный мотиватор польского кризиса, вряд ли теперь займет Святой Престол. Но, впрочем, надо за этой линией бдеть дальше, мало ли что изменчивая история подкинет…
– Дюх… – закряхтел Пашка у откинутого борта «ЗиЛа».
– Сейчас! – метнулся я на подмогу.
В коробе из-под телевизора, туго обвязанном бельевой веревкой, глухо погромыхивали отобранные у войны железяки. Уже не опасные, не таящие в себе смерть, они станут пугающими экспонатами.
Кто-то скользнет равнодушным взглядом по дырявой каске цвета темного шоколада, по граненому штыку, по каплевидной мине с лепестками стабилизаторов – и потопает себе дальше, не тяжеля душу минувшими страхами. А кого-то царапнет зябкая тревога: не кровь ли оставила свой охристый слой на ломком железе? Не крик ли человечий рвется из сквозного зияния?
Нашим павшим нужно так мало. Да, мало…
Лишь бы помнили.
– Ч-черт… - стонуще запыхтел Паштет. – Дай, перехвачусь!
Вдвоем мы подняли тяжеленный ящик на второй этаж, и занесли в кабинет НВП.
– Уф-ф! Во, металлолому накопали! – жизнерадостно вылетело из Пашки. Он тут же удушливо покраснел, будто стыдливый монашек, уличенный в кощунстве.
– Надо весь наш музей переделывать, – авторитетно заговорил я, делая вид, что не уловил промаха. – Новые стенды навесить, витрины всякие… Чтобы не как попало. Учесть все.
– Так точно, тащ командир! – с готовностью подхватил Паха. – На трудах сколотим!
- Ты лучше Совет отряда сколачивай, товарищ комиссар, - заворчал я, словно впадая в свой истинный возраст. – Пора!
– Пальцы… – сдавленно толкнулось из коридора.
В дверях показалась напряженная спина Резника. Бочком, ширкая по паркету, он втащил длинный снарядный ящик. С другого краю груз удерживал Василий Алексеевич, мелкий, но жилистый.