– К-куда? – просипел Сёма.
– Опускай! У доски… Ставь. Армен!
– Несу!
Я шлепнул ладонью в Пашкину пятерню.
– Пошли, там немного осталось…
– Да всё уже! – обрадовал нас юркий Ара. – А сумки я в гардероб занес.
– Выношу благодарность от командования!
– Служу Советскому Союзу! – отчеканил Акопян уставную фразу. Почти всерьез.
* * *
На площадке между вторым и первым этажами меня поджидала Тома, пританцовывая от нетерпения.
– Андрей! – взвилась звонкая радость. – А что ты мне подаришь?
Милое лицо выражало жадное предчувствие восторга, настолько малышовое, что впору растрогаться.
– Увидишь, – начал я загадочно и, заметив темень огорчения в глазах напротив, поспешно договорил: – В зеркале! Когда примеришь.
Поначалу я задумал в подарок комбинезон-безрукавку с открытой спиной, да побоялся – слишком смело. Ни Афанасьева-младшая не поймет, ни мама Люба. И ограничился обычными джинсами – пошил с высокой талией, зауженные на бедрах, а книзу распускавшиеся клешем. По мне, так стиль – не очень, но куда тут денешься, если самая трепетная девичья мечта – покориться модному диктату? А тут – последний хрип от Кельвина Кляйна…
– И-и-и! – радостно пища, Тома с размаху приникла к моим губам, но тут же пугливо отпрянула.
«Вот, как нарочно, – кисло подумал я. – Подумаешь, Кузю углядела!»
Наташа спускалась по лестнице с манерным величием царицы в изгнании.
– Ой, да ладно… – молвила она благосклонно, снисходя к детским шалостям, но не удержалась-таки, промурлыкала: – Лобзанья юной девы нам сладко греют кровь? М-м… Забыла, как дальше…
– Кузенкова! – мой командирский голос был прохладен и строг. – А про то, что нам на парад, помнишь?
– Так точно! – отчеканила укротительница «воронов», мгновенно вживаясь в новую роль. – Разрешите идти?
– Дуй отсюда… - проворчал я в манере батяни-комбата.
– Есть! – Кузя четко продефилировала к выходу. Правда, обтянувшая негодницу «эксперименталка», ушитая в выигрышных местах, ничуть не мешала ей вертеть «нижними девяноста», выдающимися в обоих смыслах.
– Мы идем? – я перевел рассеянный взгляд на Тому.
– Ой, я даже не знаю… – замялась подруга. – Меня там мама ждет, и…
Сема Резник, спускаясь по ступеням, улыбнулся ее смущению, и вымолвил с мягким напором:
– Пошли, Том. Надо сходить!
Тот же день, позже
Ленинград, Измайловский проспект
Дверь я открыл своим ключом – и шагнул в домашнюю тишину. Теплую, надежную тишину убежища. Сунув в угол походную сумку, расслышал скрип стула на кухне. Ага… Не бодрое мамино шлепанье, а грузное шарканье…
Отец в пижамных штанах и не застегнутой рубашке выдвинулся в прихожку.
– Привет, товарищ поисковик! – ухмыльнулся он, опершись плечом о косяк.
– Привет, товарищ полковник, – отпасовал я. – Мама дома?
– Не, с утра на параде. А я не пошел, больным сказался. Да нет, правда, как-то… м-м… потягивает... Пельмени будешь? Вчера налепил.
– Сам?! – искренне поразился я.
– А то! – горделиво хмыкнул папа.
Он валко зашагал на кухню, а я пристроился следом, как мелкий пароход за ледоколом. Отец прямил спину – видать, побаливал бочок.
– Хреновато? – спросил я вполголоса.
– Терпимо, – повел папа бородой.
Сопя, он деловито залез в холодильник, и, с громким шорохом обсыпая иней, вытащил припорошенную мукой разделочную доску – к ней примерзли ровно шесть здоровенных пельменей.
– Па-ап… – весело хихикнул я. – А это точно не чебуреки?
– Обижаешь! – чиркнув спичкой, отец вызвал из конфорки дрожащий голубой венчик, и придавил его эмалированной кастрюлей. – Вода горячая еще, из чайника… Тебе сколько?
Я с сомнением оглядел объемистые пельменные тушки.
– Да тут и одной наешься… Ладно, две!
Отчетливо прифыркнув, папа отлепил от доски парочку своих изделий, и переложил в тарелку.
– Как съездили хоть? – поинтересовался он, засовывая полуфабрикаты обратно в морозилку. – Без потерь?
– Да нормально… – дома не хотелось говорить о «раскопках по войне», и я перескочил на иную тему. – Па-ап? Помнишь, мы как-то о женщинах говорили? Ну, что они как инопланетяне?
Усилие мысли задело отцовскую щеку, и словно перетекло на лоб, собирая задумчивые морщины.
– А-а… Ну, да. Эк ты вспомнил… Я курну?