‒ Ага! ‒ воскликнула она возбуждённо и ткнула мне пальцем в грудь. ‒ Вот! А я-то гадала, что ты там за мешок иногда в школу таскаешь!
Я помолчал, огорошенный, потом признался:
‒ Чувствую себя поднадзорным.
‒ Да, ‒ покивала Кузя, ‒ надзор за тобой нужен, ‒ она неторопливо стянула с моего ворота два длинных темно-рыжих волоса и с преувеличенно брезгливой миной потрясла ими перед моим носом. ‒ Надзор обязательно нужен! К тому же, ‒ она сделала паузу и неожиданно глаза её стали необычайно серьёзны, ‒ я люблю всякие интересные странности. Я буду тебя разгадывать, Соколов.
Моё лицо невольно дрогнуло: до меня внезапно дошло, что в своих кошмарных снах я, возможно, боялся не тех.
‒ Вот, ‒ удовлетворённо улыбнулась Кузя, и взгляд её просветлел, ‒ есть реакция. Так постепенно и до обещанного «взрыднёшь» дойдём.
‒ А потом что, думала? ‒ проскрипел я скучным голосом.
‒ Потом? ‒ она посмотрела сквозь меня в одну ей видимую даль и строго заключила: ‒ А потом придётся тебя воспитывать ‒ не бросать же такого, взрыднутого? И вообще, Соколов! Ты что меня тут заговариваешь?! На физику опоздать хочешь? Билл нас съест!
Наташа схватила меня за руку и энергично поволокла с лестничной клетки. Мне оставалось только переставлять ноги да утешаться тем, что редкий план переживает столкновение с реальностью.
На физику мы действительно опоздали. Правда, Билл нас не съел, а лишь придавил нешуточной укоризной во взгляде ‒ это он умел. А вот в глазах у Томки я впервые увидел тревогу.
Тот же день, чуть позже,
Ленинград, Измайловский проспект
Из школы мы вышли втроём, и в этом не было ничего необычного. На углу, где наши пути обычно расходятся, Томка привычно кивнула Кузе:
‒ Ну, до завтра.
‒ А ты с нами дальше не пойдёшь? ‒ с огорчением протянула Кузя, беря меня под руку.
Я мученически закатил глаза к небу и сокрушённо потряс головой.
‒ А... ‒ сказала Томка, беспомощно переводя взгляд с Наташи на меня и обратно.
‒ Покусаю, ‒ предупредил я Кузю и освободил руку. Она её, впрочем, особо и не удерживала. ‒ Пошли, ‒ предложил локоть Томке.
Та крепко в него вцепилась и, заглядывая через меня, заинтригованно спросила у Наташи:
‒ А ты куда идёшь-то?
Кузя в ответ широко распахнула глаза:
‒ Андрей приказал идти к нему домой! Сказал, что будет сейчас меня наказывать. Так волнуюсь!
Я взглядом пообещал ей все десять казней египетских, причём одновременно.
Она на удивление прониклась:
‒ Да бегать он меня ведёт, бегать... С Мелкой. Айда с нами!
Томка аж отшатнулась.
‒ Не-е-е... ‒ ошеломлённо затрясла головой, ‒ нет. Я уже сегодня была на физре ‒ хватит.
‒ Завтра? ‒ мягко предложила Кузя.
Я молчал ‒ этот разговор с Томкой я уже несколько раз проходил. Мой максимум ‒ это «пять тибетских жемчужин»,[1] которые она вроде бы согласилась делать дома самостоятельно.
‒ Да ну... ‒ весело отмахнулась Томка и прижалась ко мне покрепче, ‒ мне ни за кем бегать не надо.
Кузя чуть слышно хмыкнула и многозначительно посмотрела на меня. Я сделал вид, что глубоко о чём-то задумался.
Как ни странно, но несмотря на эту идущую через мою голову пикировку, мне было неожиданно хорошо. Тёплая весна, симпатичные девушки по бокам... И неожиданный майский прорыв в понимании модулярных форм ‒ мне, наконец, удалось представить их как сечения пучков на пространствах модулей эллиптических кривых. Сразу всё пошло быстрее, локальные и глобальные поля я проскочил буквально одним рывком. На горизонте уже обозначились и Фрей, и Рибет, и я чуть успокоился: укладываюсь с Ферма в намеченный срок.
Я не тешил себя иллюзиями: найти меня сложно, но можно. Вот выйдут за рамки обыденных гипотез и, пожалуй, за пару лет найдут. За это время мне надо успеть обрасти броней всемирной известности... Издержки от моей возможной изоляции станут для Политбюро очень болезненны. Да и ЦРУ поостережётся острых вариантов ‒ по крайней мере, пока не будут стопудово уверены по моей персоне.
«Да, это гонка наперегонки, ‒ щурился я, ‒ хорошо бы как-то их ещё специально запутать».
В общем, ощущение некоторого запаса хода в год-два дарило мне спокойствие ‒ или хотя бы его иллюзию.
К тому же и тяжесть новгородских лесов воспринималась с ленинградских улиц иначе. Не легче, пока ещё нет, но... как-то оправданней. Жизнь вокруг во всех своих проявлениях оправдывала всё, и те смерти ‒ тоже. Даже в бренчании трамвайной сцепки мне слышалось «не зря».