Оставалось извлечь такое же «не зря» из своей жизни.
Черт побери, могу я это или тварь дрожащая?!
‒ Чурбан бесчувственный... ‒ отозвалось пространство знакомым голосом.
Оказывается, мы уже дошли до Томкиного подъезда, а девушки успели объединиться и теперь совместными усилиями чехвостят меня.
‒ Задумался, ‒ я с умилением посмотрел на них: руки в боки, глазки блестят наигранным возмущением.
Да, не зря...
‒ Чудо как хороши! ‒ чистосердечно признался я, сделал шаг вперёд и прервал Томку простейшим приёмом ‒ поцелуем.
Она затрепыхалась, как рыба в подсачнике: на улице, среди бела дня, у её подъезда мы ещё этим не занимались.
‒ Дурак! ‒ воскликнула, отбившись, и заозиралась с тревогой. Потом неловко забрала у меня свой портфель и мешок, поколебалась секунду, вдруг чмокнула меня в щеку и убежала в подъезд.
‒ Да, Соколов, ‒ ехидно улыбнулась мне Кузя и протянула свою ношу, ‒ сочувствую, что ли...
‒ Зависть, Кузя, плохое чувство, ‒ отбрехался я наставительным тоном.
‒ И правда ‒ дурак, ‒ припечатала она, неожиданно пойдя пятнами румянца. ‒ Пошли! А то ещё твоя Мелкая подумает на меня черт знает что ‒ с неё станется.
‒ Да ну, не фантазируй, ‒ махнул я свободной рукой.
Кузя хотела было что-то мне на это выпалить, но что ‒ так и осталось тайной, потому что она извернулась и смогла в последний момент проглотить фразу, что уже почти соскользнула с кончика языка. Совершив этот трюк, она возмущённо повращала глазами, а потом как-то обмякла и с безнадёжностью махнула рукой:
‒ Парень. Это диагноз. Пошли, болезный.
Тот же день, чуть позже,
Ленинград, Измайловский проспект
‒ Соколов... ‒ стонала Кузя, цепляясь подрагивающей рукой за косяк, ‒ ненавижу...
Бока её до сих пор запалённо ходили, хотя мы уже пять минут как не бежали; влажные пряди прилипли ко лбу и щеке. Второй рукой она потирала правое подреберье.
‒ Потом легче будет, ‒ предположил я неуверенно, ‒ да и пробежали-то всего ничего...
‒ Скотина... ‒ она тяжело осела на табуретку и наклонилась к кедам. ‒ Вот как чувствовала: не стоит помывка в твоей ванной того...
Мелкая уже скинула обувь и посматривала теперь на Наташу с улыбкой лёгкого превосходства.
‒ На, твоим будет, ‒ я протянул Кузе большое вафельное полотенце.
С кряхтением и стонами та удалилась в ванную комнату. Мелкая проводила её взглядом и встала в тадасану,[2] а потом неторопливо перетекла в позу дерева. Ошибок не было.
‒ Отлично, ‒ умилился я, ‒ всего за две недели! Ты ‒ большая умничка.
Мелкая довольно блеснула глазами и вдруг, ойкнув, заскакала на одной ноге.
‒ Опять? ‒ встревожился я.
‒ Ага, ‒ виновато поморщилась, растирая левую стопу.
‒ Пошли, ‒ кивнул я в сторону гостиной.
Бегала Мелкая быстро, легко и могла делать это долго, но порой у неё потом сводило стопы.
Я уселся в угол дивана. Мелкая прихромала следом, плюхнулась, перекатилась на живот и привычно закинула на меня голени.
‒ Сейчас, ‒ сказал я, выгибая ей пальцы и стопу, ‒ сейчас уйдёт.
Мелкая выдохнула, расслабляясь:
‒ Уже почти.
Я принялся вдумчиво продавливать повдоль, разминая свод. Потом начал поглаживать всей ладонью. Стопа у неё была маленькая, почти детская, тонкая и мягкая. Иногда она начинала мелко трепетать под моей рукой.
‒ Как там Софи? ‒ поинтересовался, перейдя к вытягиванию пальчиков.
‒ Весело и грязно, ‒ мне даже по её затылку стало ясно, что она заулыбалась.
‒ Квартира-то хоть за праздники уцелела?
‒ Чужих не было, ‒ Мелкая извернулась, оглядываясь на меня, и попыталась развеять опасения: ‒ Да нет, с ней забавно. Заботится. Всё нормально, не волнуйся.
‒ Завтра заеду, ‒ пообещал я, ‒ акварель готовь, начнём заниматься.
‒ Хорошо, ‒ Мелкая положила голову набок и о чём-то призадумалась. Спина её напряглась.
‒ Только не вздумай сегодня метаться и что-то судорожно готовить, ‒ предупредил я, берясь за вторую стопу.
‒ А, нет... ‒ она покачала в воздухе свободной стопой, ‒ я не о том. Письмо от бабушки сегодня пришло. Зовёт на лето, ‒ Мелкая опять легко изогнулась и серьёзно посмотрела на меня.
‒ О-о... ‒ протянул я задумчиво.
От беседы с Жозефиной Ивановной в Ташкенте у меня осталось весьма сложное послевкусье: по ходу пришлось немного приоткрыться, а вот что она в эту щёлочку успела во мне подсмотреть, так и осталось тревожащей загадкой. Впрочем, кое-что взамен я получил: внучка, как бы француженка поначалу не изображала равнодушие, была ей дорога.