Тут я, наконец, дошёл, учуял запах и всё понял.
‒ Упал, ‒ подтвердил мою догадку Арлен, ‒ в яму упал...
Круг сразу стал чуть шире, а на лице у фельдшера поселилось выражение профессиональной небрезгливости.
‒ Пройдёшь немного? ‒ спросил он участливо.
Арлен, поморщившись, кивнул, и его повели к палатке медиков.
Мэри отставила руку далеко в сторону и торопливо зашагала по направлению к умывальникам, за ней, чуть поколебавшись, двинулась всё так же безмолвно что-то выговаривающая Чернобурка.
Вокруг озабоченно галдели, а я стоял, охваченный неясным подозрением: на ум мне успела прийти одна армейская байка.
«Нога по доске поехала? ‒ встревоженно потёр себе лоб. ‒ Да нет, не может быть... И всё же... Нет, надо проверить».
С тем я и ускользнул в лес. Вот там уже была ночь, и я включил фонарик.
Осторожно заглянул в туалетную яму. Ну да, по следам на дне было видно, что там кто-то копошился...
Я опустился на корточки, разглядывая брошенные через канаву доски, и с облегчением выдохнул. Нет, никто их ничем не намазал.
«Слава богу! ‒ порадовался я, поднимаясь. ‒ Сам! Сам навернулся. А Мэри повезло так повезло!»
Тут мне в голову пришла ещё одна идея, и улыбка моя померкла. Я постоял, гипнотизируя взглядом доски, потом опять присел. С опаской перевернул одну и скривился, разглядывая лоснящуюся в свете фонаря поверхность.
‒ Твою мать... ‒ вырвалось из меня негромко. ‒ Как сглазил...
Жир из тушёнки! Кто-то намазал доски вытопленным жиром!
«Это ж целая операция была... ‒ думал я, тоскуя, ‒ намазать заранее понизу, дождаться, сидя в кустах, пока, накачавшись чаем, от лагеря пойдёт именно Арлен, успеть до его подхода перевернуть доску жирной стороной вверх и спрятаться... Да поди ещё и под лёгким наклоном установить...»
Из лагеря доносились взволнованные голоса. Зафыркал, заводясь, уазик.
Я выключил фонарик и застыл, обдумывая.
«Ой, ма-а... ‒ мысленно простонал, прикидывая размер проблемы, ‒ операция Комитета, да на дно сортира... Ох, кто-то огребёт по самое не балуй. Кто?»
Перед глазами встала Кузя, старательно выковыривающая ломкий белёсый жирок из банки. Угу, «я лучок зажарю»... И у костра в последние полчаса я что-то её не припомню.
‒ Дура! ‒ в сердцах выкрикнул я в небо, торопливо сдирая с себя куртку.
Стянул майку ‒ а больше нечем, всунулся обратно в куртку и, тихо матерясь, принялся протирать доску.
‒ Дура, вот дура... ‒ бормотал в отчаянье, ‒ какой, на хер, институт... Селёдкой из бочки торговать будешь...
Вдруг меня залило неярким синим светом. Я дёрнулся, оборачиваясь, и прищурился, пытаясь разглядеть силуэт за фонариком. Раздался лёгкий щелчок, и резко потемнело.
‒ Тоже догадался посмотреть? ‒ раздался негромкий голос Алексеича.
Мысли мои заметались в поисках достойного выхода. Как назло, не нашлось ни одной спасительной идеи.
‒ А вы тихо ходите, ‒ попытался я подольститься к военруку.
Тот присел рядом на корточки, провёл пальцем по доске, потом понюхал. Встал и посмотрел в сторону лагеря.
‒ Дурочка, ‒ тяжело выдохнул в темноту. ‒ Или ты тоже в деле?
Я вяло завозюкал майкой по доске. Время выгадал, но стоящих мыслей так не появилось.
‒ Я вроде как за всех в ответе... ‒ ответил уклончиво.
Алексеич чуть помолчал, что-то обдумывая, потом буркнул:
‒ О землю потри.
‒ Что? ‒ не понял я.
‒ Доски, говорю, о землю потри, ‒ он раздражённо повысил голос, ‒ и подальше, в стороне.
‒ А-а-а... ‒ протянул я, потрясённо глядя в удаляющуюся спину.
Замер, прислушиваясь: несмотря на лес и темень, наш пузатый военрук уходил бесшумно.
Я повертел в руках майку ‒ она превратилась в холодную жирную тряпку. Засунул в карман, намереваясь незаметно спалить в костре, схватил доски. Со стороны лагеря послышался звук отъезжающего уазика, и я почти наугад заспешил вглубь леса ‒ видение осатаневшей от неудачи Чернобурки меня откровенно пугало.
«Хоть бы она с Арленом в больницу уехала!» ‒ взмолился я всем богам сразу.
Метров через пятьдесят мой фонарик нашарил выворотень. Я бросился к нему как к родному и принялся с силой тереть доски о грунт и корни. Потом опять прошёлся по ним майкой и поволок сквозь предательски хрустящий подлесок обратно.