«Ну, вот и всё, ‒ я установил над ямой вторую доску и потёр, очищая, ладони. ‒ Теперь как повезёт. Надеюсь, она не Пинкертон».
Из леса я вывалился весь взвинченный и распаренный. За спиной осталась непроглядная темень, над полем же ещё висел сумрак. Костер впереди манил обещанием тепла, и я зашагал на него, перебирая в уме варианты страшных кар.
Впрочем, прошёл я недалеко: в негустой ещё тени цистерны маялась знакомая фигура. Увидев меня, Кузя решительно выдвинулась наперерез.
‒ Андрюша... ‒ начала она ласковым голоском.
‒ Ага! ‒ сказал я, зачем-то вытягивая из кармана майку, и злобно рыкнул: ‒ А ну-ка, ком цу мир.[8]
Наташа посмотрела на меня с лёгким недоумением, потом чуть склонила голову набок и миролюбиво улыбнулась:
‒ Ой, Андрюш, а это по-каковски? У меня аж мурашки по спине побежали...
Мои губы подвигались, сортируя набегающие слова. Сильно не помогло, на языке вертелись одни непристойности, к тому же, после слов о мурашках, совершенно определённой направленности ‒ мне отчего-то представилось, как белела бы сейчас в сумерках её нагая спина.
Я стоял, механически подбрасывая на ладони грязный тряпичный комок. Потом, неожиданно даже для самого себя, метнул его в Кузю. Она дёрнулась, ловя.
‒ Постираешь, ‒ выплюнул я приказ и зашагал дальше.
Кузя в недоумении посмотрела на тряпку, потом поднесла её к лицу и понюхала.
«Нюхай-нюхай, ‒ злорадно думал я, проходя мимо, потом взмечтал: ‒ Эх, ремнём бы...»
‒ Андрей, ‒ полетело мне в спину.
Я даже ухом не повёл. Наташа догнала меня бегом, схватила за руку и дёрнула, разворачивая к себе.
‒ Андрей, стой! Давай поговорим.
‒ О чём? ‒ спросил я устало.
‒ Я постираю, ‒ она медленно, не сводя с меня взгляда, кивнула.
‒ Забудь и выбрось, ‒ я раздражённо выдернул руку и двинулся дальше.
‒ Подожди, ‒ она торопливо пристроилась сбоку и вцепилась мне в плечо. ‒ Ну подожди же!
В голосе её прозвучало отчаянье. Я остановился и засунул руки в карманы. Мы стояли очень близко, лицом к лицу, словно собираясь вот-вот закружиться в медленном танце в свете далёкого костра.
‒ Я не хотела! ‒ и она для пущей убедительности шмыгнула носом. ‒ Правда же! Я не хотела так...
‒ Ну, так что уж теперь об этом говорить, ‒ процедил я. ‒ Хотела, не хотела... Человек уже пострадал. Серьёзно.
‒ Я не хотела... ‒ повторила она, молитвенно прижимая ладонь к груди.
Я посопел, с усилием гася в себе острое раздражение, потом сварливо уточнил:
‒ Просто в дерьме хотела вывалять, да?
Она с готовностью закивала и посмотрела на меня с неясной надеждой.
‒ Слушай... ‒ я подвигал головой, разгоняя застоявшееся в загривке напряжение, и спросил: ‒ А зачем? Почему?
Кузя со свистом втянула воздух, в полумраке блеснули ровные белые зубы:
‒ Да он капитаном! На судне! Плавал! ‒ она беззвучно притопнула ножкой, и глаза её зло сверкнули: ‒ У-у-у-у... Фальшивка! Придушила бы!
Я с трудом придавил невольную улыбку:
‒ А ты-то откуда разбираешься?
‒ Да я на руках у флотских выросла! А этот! ‒ звонко воскликнула Наташа и перешла на сдавленное шипение: ‒ Фальшивка! И козел! Он... ‒ тут она куснула нижнюю губу и замолчала.
‒ Да? ‒ переспросил я, невольно расправляя плечи.
‒ Неважно, ‒ торопливо отмахнулась Кузя.
‒ А всё же? ‒ мне чудом удалось сохранить ровный голос, но кулаки в карманах разжались с трудом.
‒ Неважно, ‒ повторила Кузя, ‒ я же не из-за себя сделала, я-то что... Рыжую жалко, она хорошая.
‒ Мэри, значит, пожалела... ‒ набычился я, опять заводясь. ‒ А тебя кто пожалеет, если вскроется?
Она посмотрела на меня с неожиданным превосходством, потом победно тряхнула моей майкой:
‒ А вот для этого есть ты.
Я открыл рот. Закрыл. Глубоко вдохнул, припоминая, зачем я вообще здесь нахожусь, и как это хорошо, что мне есть для чего жить. На меня снизошло спокойствие, и я сказал:
‒ Нет. Извини, но нет. В следующий раз я и пальцем не шевельну, чтобы спасти твою задницу.
Из темноты выметнулась Фроська. Приблизилась ко мне по дуге, взбудоражено пофыркивая, обнюхала сапоги и скачками унеслась прочь. Мы проводили её взглядами.
‒ Почему? ‒ голос у Кузи упал почти до шёпота. ‒ Я же не для себя... Ты сам мне говорил о поступках, помнишь?!
Тут я словно наяву почувствовал, как клацнул, смыкаясь, тугой зубастый капкан. Ну вот и что ей теперь говорить?!