Возникла немая сцена.
Анита таращилась на меня с отвисшей челюстью. У моей матери дрожали губы. Папаня (как выяснилось, неродной) решил не изменять своим традициям и, как обычно, пропустил все веселье: запрокинув голову, он дремал над тарелкой с куском яблочного пирога. Его рот был распахнут, из горла доносились звуки раскатистого храпа, из объемного брюха — сытое урчание. Только он и Лусия пока не заметили моего фееричного появления. Последняя была слишком занята мокрыми пятнами на своем наряде. Но и она в конце концов бросила все дела и посмотрела на дверь, потому что маменька вдруг завыла, как безумная:
— Не верю! Не может быть! Этого не может быть!
Разбуженный ее криком, папаня встрепенулся и сонно заморгал. Его осоловелый взгляд нашел меня в дверях.
— О, Лиена! — икнул сеньор Войс и с пьяной улыбкой помахал мне рукой, как если бы я вернулась с короткой прогулки, а не с того света. В следующую секунду его голова упала на грудь, и он снова захрапел.
— Это же не она? — Лусия дернула маменьку за рукав платья.
Бледная, как полотно, сеньора Грация не сводила с меня глаз и тонко поскуливала на одной ноте.
Тут я заметила рядом с Анитой человека, которого не хотела видеть еще больше, чем остальных, сидящих за столом. Старого сластолюбца Пикара Понте, охотника за молодыми женами и окровавленными простынями. Моего мужа, с которым меня не разлучила даже смерть.
Теперь, когда я чудесным образом воскресла, наш брак снова считался действительным.
— Лиена, милая девочка, — прокряхтел мой несостоявшийся вдовец. — Неужели это ты?
— Да, я призрак, не познавший покоя, — протянула я замогильным голосом, — я вернулась к вам с того света, ибо неприкаянные души всегда преследуют тех, кто обижал их при жизни. Готовьтесь, я буду терзать вас днем и ночью. Днем! И ночью! А-ха-ха-ха-ха! — запрокинув голову и придерживая на груди простыню, я изобразила зловещий смех.
Маманя принялась поскуливать еще громче. Анита заплакала. Папаня всхрапнул во сне.
— А теперь прошу меня извинить, — резко сменила я тон, — мне надо умыться, переодеться и расчесать наконец эти проклятые колтуны.
Ощущая на себе чужие ошеломленные взгляды, я двинулась к лестнице и в гробовой тишине поднялась по ступенькам на второй этаж. Зеркало в спальне показало мне мою новую, изменившуюся внешность. Или правильнее было сказать, новую старую?
Мои волосы вернули первоначальный цвет, из красных опять стали белыми. Кожа и глаза посветлели.
Выглядела я еще хуже, чем думала. Отдых в гробу не прошло бесследно. Я и раньше была худенькой и хрупкой, а теперь и вовсе истончилась до прозрачности: все ребра и позвонки видны. Глаза запали, нос, наоборот, выдался вперед, скулы и подбородок заострились. Красотка! Отъедаться и отъедаться.
Со вздохом я взялась за расческу.
Моим драгоценным родственникам понадобилось довольно много времени, чтобы прийти в себя. Я успела принять ванну, почистить зубы, выдрать три клока волос, пытаясь привести в порядок свою непокорную шевелюру, когда дверь в комнату тихонько приоткрылась.
Внутрь с боязливой осторожностью ступила сеньора Грация Войс.
— Ты правда жива?
В ее голосе я не слышала радости.
— Да, мама. Вы похоронили меня заживо. Отличный подарок на свадьбу.
С несвойственной для нее робостью матушка опустила взгляд и принялась теребить свою юбку.
— Тебя нашли под деревом, — сказала она спустя какое-то время. Глухо и тихо. — Доктор не нащупал пульс. Ты не дышала. Мы решили, что… О боги! — сеньора Грация прижала руки к груди. — Как ты могла выжить? Почему вернулась только сейчас? Столько времени прошло!
Я расчесывала волосы перед зеркалом. Наши с матушкой взгляды встретились в отражении. На мгновение в оплывшей фигуре Грации Войс я разглядела призрак той изящной красноволосой девушки из леса. Та Грация Войс была прекрасна не только внешне, но и душой — храбрая, добрая, самоотверженная. Но ее сломали. Мужская похоть выжгла свет ее души, и на углях разрушенной жизни пустила корни черная злоба.
— Я ухожу, — в моем голосе звенела сталь, — соберу вещи, и больше вы меня не увидите. Даже не надейтесь мне помешать. Пусть старикашка продолжает считать себя вдовцом.
На лице моей матери промелькнуло какое-то странное выражение.
Грация Войс замялась:
— Пока тебя считали мертвой, сеньор Пикар женился снова.
Я закашлялась, едва не выронив из рук расческу.
Ничего себе, какой шустрый! Не успел труп жены остыть, как этот старый развратник уже другую потащил под венец.