- Что ж, было приятно познакомиться, приятель, - тихо произнёс валинкарец и собирался было встать, как пёс резко повернул к нему голову, намереваясь лизнуть. Лайгон успел увернуться и быстро встал. Морда, уставившаяся на него своими добрыми карими глазами, излучала неприкрытое торжество и счастливое ощущение собственной смекалки.
- Признаться, удивлён,- искренне улыбнулся валинкарец.
Этот хитрый пёс искусно притворился мёртвым, извалявшись в чужой крови и дыша не в полную грудь. Лайгон даже ощутил что-то вроде тени радости от того, что его доброжелатель оказался жив. Но то было лишь мимолётное ощущение. Мужчина не собирался ни к кому привязываться или проявлять симпатию, ибо всё это он относил к человеческим слабостям, коим не место в его жизни.
Дым уже начал заползать в открытую дверь и теперь отчётливо клубился в лучах солнца, а треск сгорающей древесины раздавался всё ближе. Глаза начинали слезиться. Лайгон сдёрнул со стола скатерть, не заботясь о попадавших на пол предметах, и снова спрыгнул в погреб. Копчёное мясо, аккуратно завёрнутое в тонкую ткань, лежало невысокой горкой в углу. Там же обнаружился кем-то неосмотрительно припрятанный небольшой мешочек, в котором позвякивали монеты. На картошку, соленья и прочие припасы Лайгон не позарился, и даже бутылку вина, поколебавшись, не захватил с собой. Завернув все припасы в скатерть, он извлёк из-под барахла свой магический посох, которому всё ещё надеялся однажды вернуть прежнюю мощь, и уверенным шагом направился к выходу. Пёс выбежал на улицу и призывно залаял, торопя человека. У двери висел плащ и некое подобие походного рюкзака. Лайгон схватил эти вещи, и последовал за псом. На улице стоял едкий запах пожара, тут и там валялись тела людей и неизвестных валинкарцу существ, которые на самом деле были весьма распространёнными в этом мире орками. Существа эти были в доспехах и при оружии, и при взгляде на них Лайгона непроизвольно передёргивало от отвращения: серая морщинистая кожа их была покрыта незатянувшимися ранами, неестественными буграми и страшными шрамами; растрескавшиеся бесцветные губы не скрывали кривых гнилых зубов; и без того уродливые лица застыли искаженными от предсмертных судорог. Лайгон приметил и мёртвых людей, но их было немного. Деревня явно была оставлена до прихода орков, о котором стало известно от дозорных заранее. Остались лишь самые смелые, уверенные в себе воины, которые не хотели без боя сдавать свои жилища. И, надо признать, они умудрились уничтожить внушительное количество врагов, хоть и сами погибли. Пробегая по улице и глядя на последствия боя, мужчина подумал, что тут было бы нетрудно раздобыть меч, но Лайгон успел заметить, что люди в этом мире не очень приветливы даже к безоружному, так что от меча пришлось отказаться. Как это ни парадоксально, с мечом у него шансов выжить было бы меньше.
Лайгон глянул на бегущего чуть впереди грязного пса и остановился, так как его посетила занятная идея. Найдя ближайшее тело отвратительного существа, из которого торчал меч и сочилась чёрная кровь, он слегка попачкал в ней взятый плащ и продолжил путь. Добежав до окраины посёлка, Лайгон обнаружил, что дорога расходится на три небольшие. На одной из них земля была испещрена множеством отпечатков ног и чёрными каплями: по ней явно уходили нападавшие. Встречаться с ними не хотелось. Из оставшихся двух выбор справедливо пал на ту, которая уходила в сторону, откуда дул ветер: убегать от огня тоже не хотелось, а он вполне мог перекинуться на лес.
Лайгон больше не спешил, хоть и продолжал идти быстрее, чем просто прогулочным шагом. Пёс плёлся рядом, то отставая, то забегая вперёд. Казалось, он ничуть не жалел об утраченном поселении и полностью вверил свою судьбу новому знакомому. Мужчина не был против такой компании. По его соображениям, человек с собакой, потрёпанный и со следами вражеской крови на одежде должен вызвать доверие у людей, а тогда удастся хоть что-то узнать об этом мире.
Они шли по дороге, и Лайгон равнодушно глядел по сторонам. Треск пожара уже давно не был слышен, его как-то незаметно сменили простые лесные звуки: на разные голоса пели птицы, поскрипывали старые деревья и ветер шелестел листвой. Но Лайгон не замечал всего этого, его брови были нахмурены от невесёлых раздумий. За свою жизнь он не раз убедился, что Мэггон ничего не делает просто так, обязательно есть какая-то личная или политическая подоплёка. Эта мысль не давала Лайгону покоя. На что рассчитывал его отец, отправляя сюда? На то, что кто-то убьёт его тут в первый же день или на то, что он долгие тысячелетия своей жизни будет прозябать здесь? Или надеялся, что он станет обычным человеком, выучится какому-нибудь ремеслу, и потом будет заниматься самобичеванием, вспоминая грехи прошлого? Нет, этого Мэггон точно не дождётся! Валинкарец пообещал себе не скучать по своему миру. Ни по миру, ни по его обитателям. Он всегда держал обещания, данные самому себе.
Лайгон ненавидел всё происходящее уже сейчас, даже не представляя, что его ждёт впереди. Он подвёл неутешительные итоги. Сил у него было теперь, как у простого человека. Хотя, это он явно драматизировал: физические силы у него остались прежними, как у полубога, вот только без магической подпитки они действительно походили на человеческие. Что он успел узнать об этом мире? Собственно, немного, почти ничего. Здесь была вполне привычная природа, пригодный для нормального дыхания воздух, под ногами - земля, над головой - небо. Эти вполне обыденные вещи всё-таки радовали своим присутствием. От этого мир не казался таким уж новым и чужим. Кроме того, здесь жили люди. Как Лайгон успел заметить за десятилетия вылазок в другие миры, люди существовали в большинстве обитаемых из них. Разница была лишь в статусе человеческой расы: где-то они были вершиной эволюции, а где-то низшими созданиями, не способными ни на магию, ни на какие-либо удивительные способности. В этом мире было пока не ясно, что к чему, но у людей явно были враги. И явно существовал некто Тёмный Эльф, которого они боялись. С этим типом Лайгон бы побеседовал. Валинкарец не любил бездействовать и не иметь хоть какого-нибудь плана действий. И потому он твёрдо решил для себя, что отыщет того, кто расскажет ему подробно об этом мире. Пока было даже не ясно, есть ли в этом мире вообще те, кто владеет магией. А это был самый главный вопрос.
Между тем солнце почти село, да и силы были на исходе. Ушибленная при перемещении голова всё ещё ныла, а порезы на руках периодически кровоточили. Лайгон твёрдо решил идти до самой непроглядной темноты, но были ещё сумерки, когда за деревьями тускло заблестело озеро. Не раздумывая, путники повернули к нему. Пёс подошёл к воде и стал жадно лакать, заходя всё глубже, и вскоре поплыл, отфыркиваясь и смешно перебирая лапами. Вода была цвета крепко заваренного чая. Торфяная, такой Лайгон прежде не видывал, и потому она внушала ему опасения. Мужчина переждал немного, поглядел на довольного и уже не такого грязного пса, подумал, что вода, должно быть, для питья пригодна, и тоже подошёл к озеру.
Отражение его не порадовало. Грязный, небритый, потрёпанный. Таким он себя ещё никогда не видел. Мужчина кое-как пригладил мокрой ладонью волосы, умыл лицо и опустил в воду руки, чтобы размочить запёкшуюся кровь. Лайгон не был приспособлен для походной жизни: ему не прельщало спать на земле, остерегаясь врагов, питаться чем придётся и носить грязную одежду. К тому же он не умел охотиться и только теоретически представлял, как без магии добыть огонь. Как жить без магии он, впрочем, тоже представлял только теоретически.
Нужно было устраиваться на ночлег. Лайгон покушал, покормил своего спутника, лёг на землю, покрытую толстым слоем пожухлой листвы, укрылся неприятно пахнущим плащом и приготовился чутко спать, не теряя бдительности. Но пёс привалился к спине валинкарца своим тёплым боком и так убаюкивающе засопел, что Лайгон провалился в глубокий безмятежный сон до самого утра.