– На кой хрен, ты мне сдался – стонала Люба, закрывая ладонями лицо – я услышала передачу, которую ты смотришь и заслушалась…
Гена сел на пол и принялся поднимать, несчастную поп диву.
– Дай посмотрю – Гена убрал руки Любы.
Она сдалась, мол на смотри:
– Ну что там?
Булашкин несколько секунд молчал тяжело дыша, потом выдал:
– Пиздец! – это все, что он мог сказать, глядя, на стремительно заплывающий глаз Любы…
Люба лежала на диване. На глазу, закрывая почти все лицо, расположилась пачка пельменей. В душе, она проклинала себя за то, что решила подслушивать из за двери. В глазах, еще немного кружились звездочки.
Дверь открылась. Гена как нашкодивший котенок, застыл в проеме. Люба не отрывая пельменей рявкнула:
– Ну что, пришел добивать?
Булашкин нахмурился и прошел ближе к дивану:
– Ну какого черта, ты стояла за дверью? Я же давно уже один и привык к тому, что за дверью никто стоять не может.
Люба откинула пачку полуфабриката в сторону:
– А ты не пробовал, открывать двери более нежно. Так сказать, с легка! Это хорошо, что ты меня вообще не убил!
Гена взял, превратившуюся в один большой, слипшийся пельмень пачку:
– Может еще льда наковырять? Этого добра навалом!
Избитая певица, тяжело вздохнула:
– Наковырял бы ты, лучше себе мозгов!
В этот момент раздался дверной звонок. Люба напряглась:
– Кто это?
Булашкин пожал плечами:
– Хрен его знает. Пойду гляну…
– Подожди! – Истерично крикнула поп дива – не открывай! Вдруг – это журналисты. Прочухали, что я здесь!
Гена внимательно посмотрел на бомжеватого вида, хрупкую девушку:
– Я тебе случаем, мозги не вышиб?
– Все равно, спроси кто там! – Сделав это наставление, Люба спряталась под пледом.
Булашкин подошел к двери:
– Кто!?
Знакомый голос пояснил:
– Свои, открывай!
Гена щелкнул замком. На пороге стоял Антон. Руки его были заняты, огромным количеством, разных сумок. Хозяин отошел с дороги, позволяя гостю зайти.
– Меры предосторожности – это правильно! – Одобряюще кивнул Серов и ввалился в квартиру.
– Я смотрю, вы надолго в подполье… – оглядев сумки, сказал Гена.
Антон отдышался:
– Здесь шмотки Любкины и еда на первое время.
Булашкин молча смотрел на Антона. Увидев на себе этот взгляд, Серов насторожился:
– Ну, а у вас как? Не деретесь? – Антон усмехнулся. Но увидев серьезное и застывшее лицо собеседника, сильно напрягся....
– Тут такое дело.... – Гена замялся…
– Что случилось? – Глаза Антона округлились он встал и пошел к комнате
– Ты только не пугайся – заискивающе добавил Булашкин.
Серов распахнул дверь в комнату. На диване укрывшись с головой сидел неопознанный объект.
– Что случилось то?
Люба откинула плед и взору всех присутствующих, открылось милое когда то личико, с огромным, синим и заплывшим глазом. Антон застыл. Из его уст вырвалось, одно, но очень верное слово:
– Ебать!
После легкого шока и потери дара речи, продюсеру все же объяснили, о случившемся.
Антон сильно матерился. Проклиная по очереди, то Любу, то Булашкина. Речь его была громкой и походила на отчитывание сорванцов подростков, разбивших стекло на физкультуре. Ну разве, за исключением отборного мата, которым, он владел превосходно.
Гена долго слушал. Хмурился, вздыхал. Наконец не выдержал и пояснил свою точку зрения:
– А вы не прихуели, товарищи? Я согласился, что бы вы пожили у меня в квартире. Выделил комнату. Кто же виноват, что у твоей подопечной, крыша на бок едет и она под дверью стоит подслушивает! В своем доме, я буду открывать двери, чем захочу. Хоть головой, хоть жопой – голос Булашкина наливался злобой – Это всем понятно? – Не услышав в ответ ни слова и увидев хлопающие глаза, хозяин деловито под итожил – Ну и чудно!
ГЛАВА 3 " ДНО – ОНО БОЛЬШОЕ ".
В эту ночь, Люба спала крепко. Может от выпитой вечером водки. А может, от накопившегося стресса. Она проснулась лишь один раз, на ощупь обнаружив оставленную рядом с кроватью, бутылку воды. Пара жадных глотков, не открывая глаз и она снова проваливалась, в череду нелепых снов. Это не были кошмары. Скорее слияние воедино, всего того ужаса, который приключился с ней, за последние пару дней.
Под утро, когда сон уже слабел, Люба почувствовала, что с нее, кто то сорвал одеяло. Поп дива открыла глаза. Скорее даже один глаз. Ибо второй, продолжал находиться, в заплытом состоянии. Над ней, как над вождем лежащим в центре столицы, склонилась явно разъяренная женщина.
Люба вскрикнула. Дама, сложив руки на груди, громко затарахтела: