– Чегой-то? – спросил Кишка, стекла противогаза которого так и не удалось оттереть как следует. Видел он теперь плохо, и это его явно раздражало. Смысл его вопроса был ясен: ему хотелось понять, зачем командир затащил их в эти непролазные дебри, где их, путников, того гляди, сожрут или растопчут.
– Лучше тут пройдем. От Кремля подальше, – сам толком не понимая, что несет, отозвался Датчанин. Но он уже стал раскаиваться, что завел сюда отряд. Парк непоправимо изменился. Эти джунгли уже почти ничем не напоминали место, где когда-то он был так счастлив. Надо было уходить – пока не поздно. Однако если бы они решили возвращаться той же дорогой, то остальные быстро поняли бы, что приличный крюк, который они сделали, ничем не был оправдан. И сталкеру не поздоровилось бы. Потому Датчанин пояснил:
– Мы сейчас на набережную выйдем – и по ней двинем обратно.
Кишка вскинул автомат, углядев в зарослях белую фигуру. Истомин буркнул:
– Отставить кипеш. Это статуя.
Кишка присмотрелся – и восторженно заржал, оценив девичью фигурку с точеными формами. Чуть дальше опиралась на клюку полусогнутая старуха – словно олицетворяя следующий жизненный этап. Еще какой-то старик подслеповато вглядывался вдаль. Возле него стояло дитя на цыпочках, вытянув ручку, указывая куда-то пальчиком. А над всем этим возвышался на постаменте мужик – высокий, с бородкой, в длинной шинели, каменными глазами всматриваясь куда-то за реку. Кажется, когда-то его притащили сюда с Лубянки – и теперь он озирал окрестности, не удостаивая вниманием людишек у подножия. Напротив смутно просматривался двухэтажный прямоугольник ЦДХ. А вокруг клубился туман.
– Пошли отсюда, – сказал Кишка, которому, видно, тоже стало неуютно.
Саня же, наоборот, подобрал какой-то камешек и кинул вперед, метя явно в одну из статуй. Промахнулся – камень улетел в кусты, и оттуда вдруг выскочило крупное животное и кинулось наутек. Скелетон снова начал икать. Датчанину же вдруг показалось, что они ведут себя как дети на прогулке. Но здесь нельзя было вести себя так. Только не здесь. Он поднял руку, призывая к тишине, и огляделся.
Показалось ему или нет, но бабка с клюкой как будто изменила положение – она словно поворачивалась вслед за ними. И дитя указывало пальчиком, казалось, прямо на незваных гостей – интересно, кому указывало? Померещилось на секунду даже, что тот, высокий, с бородкой, шевельнулся на своем постаменте. Сталкер понимал, что всему виной ночной ветерок, а может, запах каких-то цветов, настолько сильный, что проникал, казалось, даже сквозь фильтры противогаза. Или даже не цветов – конфет каких-то? Ведь когда-то совсем рядом была шоколадная фабрика. «Она закрылась давно, кажется, еще в девяностые, – подумал Сергей. – Неужели тот запах остался в памяти? Или это источают аромат буйные растения нового мира?» Датчанину пришлось сделать усилие, чтобы отогнать морок. Он боялся отвести глаза от статуй. Казалось, каменные исполины разных эпох, разгневанные, потревоженные вторжением, готовы ополчиться на незваных пришельцев. И, стоит оторвать от них на секунду взгляд, делают шаг ближе, как в детской игре.
Нервно оглядываясь, Истомин повел группу в сторону реки – туда, где виднелся самый высокий монумент – как ориентир: парусный корабль, смехотворно маленький для стоявшей на его палубе фигуры. Император прежних времен все еще царил над нелюбимым им городом, где и моря-то не было. Зато река имелась – и это было слышно. Оттуда доносился плеск, звуки, похожие на кваканье огромной лягушки. Один раз что-то заплескалось так, что Датчанину стало совершенно очевидно – там кого-то поймали и едят, а стонов убиваемого не слышно лишь потому, что рыбы вообще молчаливы по природе своей. Путники сквозь очередную брешь в ограде вышли почти к самому берегу. Парапет набережной местами зиял проломами, словно здесь выползали на берег погреться нынешние обитатели реки. Сталкер повел группу, стараясь держаться от проломов подальше. Большая река была там, дальше, за стрелкой, на которой и стоял памятник Петру, обозначая место, где от основного течения отделялся более узкий канал – обводной. Датчанин надеялся, что монстры из большой реки сюда не заплывают. На другом берегу канала смутно вырисовывались в тумане здания красного кирпича – корпуса бывшей шоколадной фабрики «Красный Октябрь», за несколько лет до Катастрофы ставшие конгломератом развлекательных клубов. Намоленное, в общем, место.