В этой связи заслуживает упоминания также фрагмент из воспоминаний И. М. Франка о Леонтовиче, касающийся «несостоявшегося совещания»: «…Группа лиц, не добившихся больших успехов в науке, но, несомненно, нашедшая чью-то поддержку, сделала попытку подготовить физическую сессию по образцу пресловутой сессии ВАСХНИЛ 1948 г. Однако перед физикой стояли тогда такие проблемы, как атомная энергетика и освоение космоса, и никто из энтузиастов разгрома физики не сумел предложить какую-либо достаточно заманчивую для начальства идею вроде лысенковской ветвистой пшеницы, с помощью которой могли быть решены эти проблемы в физике. Благодаря усилиям С. И. Вавилова и приказу сверху деятельность была прекращена. Физика была нужна. Разгром всей физики, а не поношение просто отдельных её представителей, был бы просто опасен для обороны страны» [72, с. 211].
Как уже отмечалось, именно Вавилову принадлежала идея расширить «Всесоюзное совещание заведующих кафедрами физики университетов и вузов» до «Всесоюзного совещания физиков», подключив к его организации академическую элиту [9]; возможно, он также стимулировал физиков ЛГУ (Фока, Фриша и др.) защитить современные физические теории, когда был в январе 1949 г. в Ленинграде на юбилейной сессии АН СССР, посвящённой отечественной истории науки [16, 17]. Он сделал максимум возможного, чтобы в его — основном двухчасовом — докладе «О состоянии современной физики и задачах советских физиков» теория относительности и квантовая механика ни в коей мере не квалифицировались как идеалистические и выглядели вполне согласующимися с диалектическим материализмом.
Опираясь на тот факт, что 17 марта 1949 г. председатель Оргкомитета совещания А. В. Топчиев получил пост академика-секретаря, очень важный в академической иерархии, В. Д. Есаков полагает, что это было сделано «в обмен» на поддержку позиции Вавилова о нецелесообразности проведения совещания [73]. Несомненна роль Вавилова в привлечении «академических» физиков к подготовительной работе, в консолидации их позиции и, таким образом, в создании принципиально иной атмосферы и расстановки сил по сравнению с таковыми на сессии ВАСХНИЛ 1948 г.
Именно это и могло означать «неподготовленность совещания» (как сказано в записке Шепилова). В этом свете не лишена основания и версия Максимова, который считал, что расстановка сил, сложившаяся на заседаниях Оргкомитета, была не в пользу «патриотов-материалистов» и что поэтому «совещание может быть использовано для укрепления позиций идеализма, позиций космополитизма, для борьбы с диалектическим материализмом» (цит. по [11, с. 160]). Кстати, он считал также, что Вавилов в своём докладе «поддался влиянию группы, окружавшей его» [там же]. Недостаточно боевая позиция влиятельных философов Кедрова, Кузнецова, Омельяновского (Максимов считал их инициаторами «антимарксистской линии» в «предбанных» дискуссиях) также, по его мнению, была на руку «космополитам-идеалистам».
В результате, авторитет и упорство «академических» физиков, усилия Вавилова, отсутствие единой твёрдой позиции в стане философов, неприглядность выступлений «патриотов-материалистов» могли вынудить власти обратиться к Курчатову и его команде. Но это обращение, если таковое имело место, было обоюдоострым. Курчатовцы не могли рубить сук, на котором они сидели. Нельзя, впрочем, исключить и того, что к Курчатову прямо или косвенно обращался и Вавилов или другие участники заседаний, например, Тамм, Фок, Иоффе.
Сам этот сюжет со временем приобрёл мифологический характер и стал хрестоматийным примером опасности идеологического вмешательства в науку. Не ссылаясь на конкретные исторические реалии, о нём очень ярко говорил П. Л. Капица в своём выступлении на Общем собрании АН СССР в 1962 г.: «У многих ещё свежо в памяти как ряд философов (в действительности, в этом ряду физиков было гораздо больше — В. В.), догматически применяя метод диалектики, доказывал несостоятельность теории относительности. Наибольшей критике… подвергался вывод теории относительности о том, что энергия эквивалентна массе, умноженной на квадрат скорости света (E=mc2). Физики уже давно проверили этот закон Эйнштейна на опыте с элементарными частицами. Для понимания этих опытов требовались глубокие знания современной физики, которыми некоторые философы не располагали. И вот физики осуществили ядерные реакции и проверили закон Эйнштейна не на отдельных атомах, а в масштабах атомной бомбы. Хороши были бы физики, если бы последовали за выводами (всё тех же — В. В.) некоторых философов и перестали работать над проблемой применения теории относительности к ядерной физике! В какое положение физики поставили бы страну, если бы они не были подготовлены к практическому использованию достижений ядерной физики?» [74, с. 194—195].