Судя по опубликованной в 1993 г. «Справке КГБ СССР на академика Л. Д. Ландау», направленной из КГБ в секретариат ЦК КПСС, выдающийся физик-теоретик, внёсший фундаментальный вклад в реализацию атомного проекта, находился под неусыпным присмотром чекистов и в любой момент в конце 1940‑х — середине 1950‑х гг. мог быть арестован [12, 13]. Ему приписывались космополитизм (на рубеже 1940‑х и 1950‑х гг.), симпатии к «венгерской революции» 1956 г., критическое отношение к советской системе и т. п. В частности, «агентами КГБ» зафиксировано следующее высказывание учёного, касающееся «ядерного щита» (относится к январю 1953 г.): «Если бы не 5‑й пункт (национальность), я не занимался бы спецработой (т. е. не участвовал бы в атомном проекте — В. В.), а только наукой, от которой я сейчас отстаю. Спецработа, которую я веду, даёт мне в руки какую-то силу» [12, с. 155]. О том, что необходимость в «ядерном щите» в 1955—1956 гг. стала не такой насущной, говорит следующий сюжет, зафиксированный одним из агентов в апреле 1955 г. Речь идёт о вызове Ландау и В. Л. Гинзбурга к А. П. Завенягину и о просьбе мэтра к ученику, чтобы тот «не вздумал заявлять о том, что Ландау ему нужен для предстоящей работы (по атомному проекту — В. В.)». И далее: «Ландау рассказывал источнику после, что министр принял его весьма вежливо и любезно… Ландау быстро убедил присутствующих в том, что ему не следует заниматься спецработой…» [12, с. 156].
Особенно красноречив документ, относящийся к маю 1958 г. и представляющий собой записку инструктора Отдела науки ЦК КПСС А. С. Монина (впоследствии известного учёного, члена-корреспондента АН СССР и директора Института океанологии) в связи с предстоящими в июне 1958 г. выборами в Академию наук [15]. Из этой записки видно, что и в 1958 г. физиков делили на партийных, «хороших» (послушных, желательно русских), «философски выдержанных» и на беспартийных, ненадёжных (строптивых, часто евреев и потому «националистов»), «философски подозрительных». Ко второй группе относились захватившие ведущие позиции в Отделении физико-математических наук АН СССР Л. А. Арцимович, Л. Д. Ландау, И. Е. Тамм, М. А. Леонтович, А. И. Алиханов и их ученики, выбранные в АН СССР в 1953 г. И. Я. Померанчук, А. Б. Мигдал, В. Л. Гинзбург, М. А. Марков, а также намеченные для избрания туда Я. Б. Зельдович, Я. А. Смородинский, И. М. и Е. М. Лифшицы, С. И. Пекар и др. К первой,— помимо учёных-коммунистов Д. И. Блохинцева, Н. А. Добротина, В. Л. Левшина, А. П. Комара, В. П. Пешкова, близких к «академическому» кругу и работавших в ФИАНе, ИФП, ОИЯИ,— «университетские» физики А. А. Соколов, Я. П. Терлецкий, Д. Д. Иваненко и др.
Особенно «досталось» в этой записке трижды герою соцтруда, одному из главных теоретиков советского атомного проекта Я. Б. Зельдовичу, для которого «И. В. Курчатов вопреки мнению Отдела науки, вузов и школ ЦК КПСС добился открытия дополнительной вакансии для избрания в академики по физике». Дальше следовала весьма нелестная характеристика Зельдовича; при этом упоминалось, что он «имеет выдающиеся достижения в области оборонной техники, за которые он уже (подчёркнуто нами — В. В.) достойно награждён трижды званием Героя Социалистического труда». Награждён и хватит! А «в открытых областях физики каких-либо выдающихся открытий и результатов не имеет»! «По своей общественной деятельности,— продолжал инструктор,— (Зельдович) близок к группировке Ландау, известен своим национализмом, нигилистическим отношением к методологическим проблемам и необъективным отношением ко многим советским учёным…» [там же].
«Попало» и Арцимовичу, избранному в 1956 г. академиком-секретарём Отделения физ.‑мат. наук и членом Президиума АН СССР. «По материалам КГБ (очевидно, подобным тем, которые касались Л. Д. Ландау — В. В.),— сообщал инструктор,— он допускает в своей среде резко антисоветские высказывания и выпады против руководителей партии и правительства… Арцимович должен быть немедленно отстранён от руководящей организационной работы и т. п.» [там же]. На пост академика-секретаря Отделения вместо Арцимовича планировались академики Н. Н. Боголюбов или Г. В. Курдюмов, которые казались партийному руководству более управляемыми.