В записке Монина было достаточно резких выпадов в адрес И. Е. Тамма, «известного своей необъективностью, в частности, несправедливым отношением к учёным-физикам Московского университета», А. И. Алиханова, в лаборатории которого (будущем ИТЭФе — В. В.) «во время борьбы партии за преодоление последствий культа личности имели место антипартийные и антисоветские выступления», И. В. Обреимова, для которого сам президент АН СССР А. Н. Несмеянов изыскал вакансию академика по физической оптике (при этом подчёркивалось, что Обреимов беспартийный, «в прошлом арестовывался», «работает мало» и что его избрание «не укрепит Академию наук и не будет способствовать усилению партийного влияния»).
Итак, из записки инструктора отдела науки, вузов и школ ЦК КПСС следовало, что руководство Отделения физ.‑мат. наук и в какой-то мере Академии наук в целом блокировалось с научными лидерами атомного проекта и что этот блок был сам склонен определять выборную и кадровую политику в Академии наук, не всегда считаясь с мнением партии. В 1958 г. некоторым партийным руководителям могло показаться, что теперь, после того, как ядерное оружие создано, научные лидеры атомного проекта и близкие к ним физики не так уж нужны, что им следует потесниться при распределении академических мест.
Однако, «ядерно-академическая» солидарность, которую явно недооценивал автор записки, была достаточно сильна, и власти в очередной раз (кстати, в преддверии испытаний самой мощной термоядерной бомбы) проявили прагматизм и не стали вмешиваться в дела Отделения физ.‑мат. наук. Стоит напомнить, что Я. Б. Зельдович и И. В. Обреимов были выбраны в июне 1958 г. академиками, Арцимович оставался на посту академика-секретаря Отделения до своей кончины в 1973 г. Правда, тогда же, в 1958 г., академиком был выбран также В. И. Векслер, а членами-корреспондентами — Д. И. Блохинцев и Б. М. Понтекорво, против которых у «группировки» Ландау — Тамма — Арцимовича — Алиханова — Леонтовича и «примыкавшего» к ним Курчатова, очевидно, серьёзных возражений не было. Добавим, что член‑корр. был избран в этот раз Е. И. Забабахин, один из руководителей Челябинска‑70 (ВНИИТФ). Нежелательные, с точки зрения Монина Лифшицы И. М. и Е. М., Померанчук, Мигдал, Гинзбург, Марков, Шкловский были выбраны в член-корреспонденты или академики АН СССР в 1960, 1964 и 1966 гг., а столь настоятельно рекомендованные им к избранию Соколов, Терлецкий, Иваненко, Пешков и Левшин так и не получили академических титулов.
Конечно, в этом сюжете, как и в ситуации с комиссией Малышева и некоторых других случаях, основной нерв конфликта почти не имеет «философской подоплёки», хотя явно просматриваются оппозиции партийные — беспартийные, управляемые — неуправляемые, университетские — академические, а также неприкрытый антисемитизм, по-видимому, вполне приемлемый в среде партийных функционеров. Только однажды, в адрес Зельдовича, был сделан «квазифилософский» выпад («нигилистическое отношение к методологическим проблемам»). Зато этот документ весьма убедительно, хотя и несколько косвенным образом, демонстрирует значение «ядерно-академической» солидарности и «ядерного щита» в борьбе за физику, за нормальную жизнь научного сообщества физиков.
Заключительные замечания
Итак, рассмотрев почти «тридцатилетнюю войну» физиков с некомпетентным философско-идеологическим вмешательством властей, философов, философствующих физиков в их науку, мы установили важную связь этой «войны» с атомным проектом, с проблемой создания отечественного ядерного оружия. Оказалось, что ключевым опосредствующим звеном при этом был теоретический фундамент физики ⅩⅩ в., а именно теория относительности и квантовая механика.
Именно эти теории стали, с одной стороны, объектом постоянных «философских атак»: они объявлялись идеалистическими (и, заодно,— чересчур абстрактными и оторванными от практики), их же создатели и приверженцы — «физическими идеалистами», а в 1940‑е — 1950‑е гг. ещё и «безродными космополитами».
С другой же стороны, квантово-релятивистские теории действительно легли в основу физики атомного ядра и средств его изучения (например, ускорителей заряженных частиц). А потому военное и мирное использование внутриатомной (ядерной) энергии, ставшее возможным после открытия ядерного деления урана под действием нейтронов, существенно опиралось на эти теории.
В первой части статьи мы показали, как на протяжении 1930‑х гг. (до и после открытия деления урана) физики, возглавляемые своими лидерами (Иоффе, Мандельштамом, Вавиловым, Френкелем, Таммом, Фоком и др.) в борьбе с философско-идеологическим давлением сумели отстоять релятивизм и кванты и ядерную физику и, тем самым, обеспечить необходимые начальные условия для разработки атомного проекта.