На Ⅴ съезде русских физиков в Москве Тимирязев выступил с большим антирелятивистским докладом, после которого состоялась острая дискуссия. На съезде теорию относительности защитили А. Ф. Иоффе и Я. И. Френкель, а примерно через год вышла блестящая книга С. И. Вавилова «Экспериментальные основания теории относительности». Ведущие советские физики — вслед за названными Л. И. Мандельштам, И. Е. Тамм, В. А. Фок и др.— проявили «релятивистскую солидарность», и теория относительности устояла (см. об этом [21, 22]). Стоит напомнить, что в эти годы находились и философы, которые защищали теорию относительности с позиций диалектического материализма, прежде всего С. Ю. Семковский и Б. М. Гессен [22, 23].
В начале 30‑х гг. на смену этим уже раскритикованным партийными идеологами группам пришла более гибкая группировка «молодых сталинистов» М. Б. Митина, П. Ф. Юдина, Ф. В. Константинова и др. [20, с. 414—415], провозгласившая центральным принципом философии марксизма — принцип партийности. Этот принцип в полной мере касался и физики. Примерно в это же время в области философии естествознания на первый план выдвигаются Э. Кольман и А. А. Максимов. Оба — активнейшие члены редколлегии «ПЗМ», бесспорные партийные специалисты в области философии точного естествознания и математики [5, 10].
Их борьба с «физическим идеализмом» всё больше переводится в русло «классовой борьбы». Передовые физические теории квалифицируются ими как феномены буржуазной науки. Появляется новая тема — «вредительство в науке» (так называлась одна из статей Кольмана в 1931 г.)[1]. Нет нужды цитировать резкие выпады Максимова, Кольмана и других ревнителей философской чистоты в адрес теории относительности и квантовой теории[2]. Заметим только, что в квантовой механике наиболее раздражающими их концепциями были принципы неопределённости, дополнительности, вероятностная интерпретация и проблема причинности. Перевод академических физико-философских дискуссий на уровень нотаций о партийности науки, о классовой борьбе в ней, о вредительстве учёных и т. п. был чреват запретом преподавания этих теорий студентам и репрессиями в отношении физиков-теоретиков.
От 1‑й Всесоюзной ядерной конференции (1933) до мартовской сессии АН СССР (1936)
Поворотным моментом в истории ядерной физики было открытие Дж. Чэдвиком нейтрона (1932)[3]. Добавим, что ещё серия открытий, ключевых в этой истории, относится к «году ядерных чудес» (открытие позитрона, дейтерия, протонно-нейтронная модель ядра и фактическое открытие сильных взаимодействий, создание первого ускорителя заряженных частиц и осуществление первой ядерной реакции с искусственно ускоренными протонами и т. д.). Уже в декабре 1932 г. в Ленинградском физико-техническом институте создаются ядерный отдел под «номинальным» руководством самого А. Ф. Иоффе с И. В. Курчатовым в качестве фактического руководителя, ядерный семинар (рук. Д. Д. Иваненко). В качестве консультантов приглашаются сотрудники Радиевого института Г. А. Гамов и Л. В. Мысовский.
В сентябре 1933 г. в ЛФТИ организуется Ⅰ Всесоюзная конференция по атомному ядру, в которой, наряду с ведущими советскими специалистами в области физики микромира (А. Ф. Иоффе, Я. И. Френкель, Д. В. Скобельцын, И. Е. Тамм, В. А. Фок, Д. Д. Иваненко, М. П. Бронштейн, Г. А. Гамов, К. Д. Синельников, А. И. Лейпунский, С. Э. Фриш, и др.). приняли участие также выдающиеся западные специалисты в этой области: П. Дирак, Ф. Перрен, Ф. Жолио, Ф. Разетти, Л. Г. Грей и др. [25]. Это было признанием авторитета молодой советской физики и сильным стимулом для развития ядерной физики в стране.
Параллельно с усилением философско-идеологического давления становились всё более настойчивым стремление «искоренить попытки „старых спецов“ заниматься „чистой наукой“» [26, с. 190]. Нередко оба эти процесса («философский» и «техницистский») действовали совместно.
Типичный пример, связанный как раз с открытием нейтронов, приводит в своих воспоминаниях С. Э. Фриш: «Запомнился мне такой эпизод. Дмитрий Сергеевич (Рождественский, организатор и научный лидер Государственного оптического института — В. В.) попытался наладить работу общеинститутского семинара, на котором в равной степени освещались бы научные и технические вопросы. На первом из этих семинаров он мне предложил выступить с научным докладом. Я рассказал о последнем крупном достижении — об открытии нейтронов. Это моё выступление потом обсуждалось не только среди молодёжи, но и в парткоме и было квалифицировано, как попытка отвлечь внимание научных сотрудников ГОИ от стоящих перед ними важных практических задач рассказами об открытии буржуазных физиков, развлекающихся нахождением никому не нужных частиц» [26, с. 191].
1
В другой статье этого года Кольман доносит, что Я. И. Френкель на одной из конференций 1931 г. говорил: «Диалектический метод не имеет права претендовать на руководящую роль в науке», и продолжает: «Эта наглая вылазка заядлого махиста, главы группы физиков, так называемой „ленинградской школы“ (Гамов, Ландау, Бронштейн, Иваненко и др.) не единична» (цитир. по [11, с. 36 —37]). И дальше, после доноса на молодых теоретиков, резюмирует: «Вот какова философия, которую господа Френкели предпочитают диалектическому материализму,— проповедь чертовщины и т. д.» (там же).
2
Перечислим только названия некоторых статей Кольмана и Максимова, опубликованных в «ПЗМ» и относящихся к началу 1930‑х гг.: «К вопросу о динамической И статистической закономерности» (1931), «Боевые вопросы естествознания и техники в реконструктивный период» (1931), «Письмо товарища Сталина и задачи фронта естествознания и медицины» (1931), «Проблема причинности в современной физике» (1934), «Новые выступления за и против индетерминизма в физике» (1934) и др. (Кольман; упомянутая выше статья «Вредительство в науке» была опубликована в 1931 г. в журнале «Большевик», где в 1933 г. он напечатал также статью по названием «Против новейших откровений буржуазного мракобесия»); «М. Планк и его борьба с физическим идеализмом» (1932), «Об отражении классовой борьбы в современном естествознании» (1932), «Марксизм и естествознание» (1933) и др. (Максимов).
3
Это событие сразу было замечено В. И. Вернадским, который 10 марта 1932 г. записал в своём дневнике: «Читал новое. Работа Чедвика выдвигает нейтрон и т. д.» (цит. по [24, с. 59]).