— Кинсби, твоя очередь, — сказал Иван, положив ребенка и гадливо разглядывая свою майку. — Только не хватай его за ворот.
— Хватит уже, — сказал Сагара. — Кинсби, начинай.
Кинсби в миру был медбратом, потому часто помогал брату Аарону. Он достал из аптечки нужные препараты. Коннор тем временем снимал с мальчика грязное тряпьё.
— Есть, — сказал Кинсби, сделав инъекции.
— Теперь берите из кофра маленькую фляжку раствора «Ви-септима» и вливайте ему. Всю целиком. Но медленно, через тонкую иголку, чтобы, упаси Господь, не было отёка лёгких. Это займёт у вас примерно час.
Кинсби ловко наладил капельницу, фляжку прикрепил к трубе, а потом распечатал пачку гигиенических салфеток.
— Надо его завернуть в одеяло, но хочу сперва немного вытереть, — пояснил он.
— На, возьми, — Гван снял майку. — Всё одно испачкал.
— Тут должен быть вода, — Уэле начал шарить лучом фонаря по стенам. — Должен быть кран… Ох! — и Уэле вдруг взорвался потоком слов на маори. Маори Сагара не владел, но по интонациям было ясно, что это не молитва.
Фонарик синдэновца высветил человеческую руку. Одну руку, подвешенную за пробитое насквозь запястье на проволочном крюке. Рядом — ещё одну. Обе — левые.
— Мелисса Такабаяси и Питер Хираока, — сказал Сагара. — Коннор, забери это. Мы их похороним.
Коннор без единого слова достал из кармана мешок для трупов, развернул, положил на пол — потом начал натягивать перчатки.
— Я уже не выхожу без них из корабля, — невесело усмехнулся он. — Как без носового платка.
— У нас их ещё много? — спросил Сагара.
— Завались. Когда пришёл ансибль-пакет с Ходэри, сразу стало ясно, что трупов десятки тысяч. Тогда нам двадцатый отсек трюма забили этим добром под самый потолок.
Он снял с крючков отрубленные руки, положил в мешок. Потом наклонился за тем, чего не заметил Сагара — на полу была куча костей.
— Всякая глупость лезет в голову, — пробормотал он.
— Например?
— Как они так хорошо сохранились? Такабаяси и Хираока пропали две недели назад. Мы вышли охотиться на него — а этот ублюдок, выходит, сидел тут… и точил их потихоньку.
— Соль, — ответил Сагара. — Он вымочил их в морской воде. Хорошо просолил. А потом подвесил в прохладном сухом месте.
— Откуда вы знаете? — спросил Пацек.
— А ты лизни, — предложил Коннор.
— Сам лизни меня в жопу, — ответил Пацек.
— Прекратить, — скомандовал Сагара. Голова у него раскалывалась.
— А вы никогда не ругаетесь, отче, — сказал Кинсби. — Правда, что в нихонго вообще нет ругательств?
— Да, — сказал Сагара, очень радуясь, что парни сменили тему. — Эти все слова, которые считаются руганью в других языках, у нас — просто слова.
— То есть… — проговорил Хаас. — Можно сказать… простите, отче — «жопа» или там «вагина» — и это просто нормальное слово?
— Да, — усмехнулся Сагара.
— «Вагина» — это и у нас нормальное слово, — Коннор застегнул мешок. — Но ты его забудь, новиций. Если хочешь дать вечный обет, особенно. Вон, Пацек уже забыл. Помнит только слово «жопа». Настоящий синдэновец.
— Я тебя когда-нибудь убью, недоносок, — Пацек сказал это уже не шутя.
— А ну, цыц! Урусай! — гаркнул на обоих Сагара. — А то посажу обоих на хлеб и воду.
От собственного крика в голову ударила боль.
— А если хочется ругнуться — то что вы делаете? — Хаас опять отвел беседу от опасной точки.
— Ну, есть разные способы… Можно перейти на латынь или на гэлик…
— А если человек не знает других языков?
— У нас есть несколько градаций вежливости. Можно просто использовать наигрубейшую форму. Например, я сказал сейчас — «урусай!». Это значит просто «шумно» — но сказано очень грубо. Или: на латыни можно сказать только — «они». Просто «они». А у нас не так. Когда я мысленного говорю «они», например, про жителей Минато, — я про себя говорю «аноката». Это вежливое «они». А когда думаю про Рива — я мысленно говорю «яцура». Это тоже самое «они», только грубое.
— А про нас? — усмехнулся Иван.
— Зависит от момента. Чаще всего — «карэра». Тоже «они» — не слишком вежливо, но и не грубо. Нейтрально так.
— Простите, что прерываю очень содержательную беседу, — сказал брат Аарон. — Но как там ребёнок?
— Температура упала, — ответил Кинсби. — Давление тоже нормальное. Цвет кожи улучшился, но обезвоживание всё-таки страшное. И он всё ещё без сознания.
— Что без сознания — это даже хорошо, — сказал брат Аарон. — Нервный стресс — это уже лишнее в наших обстоятельствах. Дайте ему мягкое снотворное. Сколько осталось раствора?