229
Репетиция на поваре предполагалась элементарная: взрезать с кишками, как кролика либо петуха. Не ловкости тренировка, а скорее боевого духа поддержка. Повар несколько раз в день выходил курить, оно же воздухом дышать, к Неве, из парадного крыльца. И точно выходил в половине первого, перед приготовкой обеда, потому что после половины первого был плотно занят два с лишним часа. У крыльца торчал часовой. Максим часового предполагал просто к себе вызвать, чтобы под ногами у бригады не путался. Бригада пришла, глянула, плечами пожала: ну взрежем завтра, можно и сегодня, все равно неинтересно. Максим решил усложнить задачу: Глоссолал с Зиной отвлекают часового, а Ким перочинит у речки повара. Но ни усложнений, ни упрощений не понадобилось: повара в ЭЛДЭУ в решающий день не оказалось.
— Уволился, — огорошил директор.
— То есть как?
— Вчера вечером. По звонку чина с Литейного, от вас, стало быть. Разрешено экстренное увольнение.
— И что же за чин? — закипал Максим.
— А я… эээ… Вера Степановна звонок приняла, главный бухгалтер.
— Так подать сюда Веру Степановну!
— Так она это, Максим Александрович…
— Умерла, сейчас скажете, — саркастически предположил Максим.
— Так точно. Разбомбило ее ночью.
Что за фокусник повар? Профессора К. он в тот раз придушил, допустим, но не мог же он Веру Степановну разбомбить!
230
Сгруппировав под Москвой, советские войска так вломили немецким, что те покатились назад с той же скоростью, с которой наступали в начале войны, усеивая поля костями, головами и прочими запчастями.
Самарканд сработал, подумал Киров.
231
— Книги, доча, меня раздражают, ой раздража-ают!
— Книги, мамушка? Нет-нет! Как же так?!
— Я как проснусь, как от стены повернусь: все везде хаос, и дрова-то у нас вперемешку, и пальто ты вчера повесить с усталости не ухитрилась, застряло прям на полу, и окурки кругом…
— У нас нет окурков, мама, откуда?! Мы не курим!
— А вот пахнет окурком. Оттуда.
— Где? Ой. Мамушка! Один, в папиной пепельнице! Это Генриетта Давыдовна ведь вчера заходила, от нее.
— Вот и хаос. Я, Варвара, как по комнатам-то пройдусь, так все вещи с мест сползли, скосилися. Все хаосом распоясалось. А книги в полке как стояли, так и не шелохнуться, в порядке как вкопанные, доча, как мертвые, страшно! Им все нипочем!
— Нет-нет, я брала недавно, я же стараюсь читать. Листала даже энциклопедию!
— Стоят, доча. Как вкопанные. Как издеваются надо мной! Но мы их сожжем, сожжем!
— Как же?
— Дрова-то кончатся, вот и сожжем. Скорее бы!
232
Сталин углублял успех, развивал наступление, о подкреплении для Ленинграда не могло и речи.
— Держись как держался, — кратко сказал Кирову, приняв поздравление с контратакой.
Про «Д» не спрашивал на сей раз, что, в общем, скорей подозрительно.
Зато завел речь о балете: зажглась новая звездочка, Ангелина Касаткина.
— Еще одна Ангелина? — недоверчиво переспросил Киров.
— Для тебя, как под заказ! Хочешь, пришлем? В порядке шефской помощи героическому Ленинграду! Ты же давно балета… не пробовал.
— Ну… — не ожидал Киров.
— Она такая… с формами.
— Ну присылай…
233
Варенька переживала за маму. Не хотелось верить, но дело, похоже, уже шло невозвратное. Мама, если не в постели, так не вылазила из кресла-качалки, и знакомое милое бубукание заменялось чаще и чаще тревожным жужжанием, и сопровождалось жужжание еще тем что мама вдруг начинала быстро-быстро шустрить руками перед лицом, словно мошкару отгоняла.
— Мамушка! — вскликивала тогда Варенька.
Мама очнется, успокоится, вполне разумно поговорит. А потом снова на нее как найдет! Пыталась, в частности, кресло-качалку на черную лестницу вытащить, там качаться, в темноте среди нечистот.
Варенька позвала Максима на маму глянуть. Гот, конечно, пошел, хотя в расстройствах разума никоим образом не разбирался, и психиатров-то в блокаду ищи-свищи.
При Максиме мама была здравая, точно назвала его по имени, благодарила за помощь: в общем, без признаков.
— Вы на нее хорошо действуете, — шепнула Варенька.
Уже уходил, как в коридоре подкатилась колобок-старушка из соседей, бесцеремонно дернула за рукав.
— Эй, офицер! Айда на кухню переговорить.
— А вы откуда знаете, что я офицер? — Максим здесь в форме ни разу не появлялся.