Рацкевич и впрямь прикуривал папиросу от папиросы.
— Народ — дебил. Слух пошел, что немецкие, сука, парашютисты в милиционеров переодеваются, так граждане каждый день по два-три мента скручивали и к нам доставляли, как бандеролей, пока я по радио не сделал отставить. Масква, морда, на нас крест забила. Заводы вывози, город минируй, а там хоть рак не зимуй. У нас Ки-рыч гора — отстоял! Мужик номер раз, без параши. Ува-жуха до потолка. Мы с ним в Кремль летали. Там его опидорасить хотели, а он как только зашел, рта не раскрыл, так все эти… клевреты в штаны наложили. Щас легче будет, нам больше прав дали. Слышь! — Рацкевич вдруг развеселился. — Кирыч, сука, молоток, даже оркестр отстоял! Там из Масквы какой-то чурбан, как блокада, сразу запретил наш филармонический! Мне, правду сказать, это параллельно, шистаковичи эти все, скрипки гребаные, валторны, но вот логика у людей! Театры еще работают, а филармонический оперативно закрыть! Кирыч там помимо всего и за оркестр ввернул. И Молотов, что ли: а там у вас дирижер был немец! А Кирыч паузу взял, все так поджопились, что будет, а это все при Верховном! А Кирыч так с расстановкой: этот немец, во-первых, лауреат Сталинской, сука, премии. И выступал, во-вторых, в «Правде» во второй день войны от лица всех советских немцев! Молотов аж обтек.
Разговор Рацкевича, как и ранее разговор Здренко, прыгал по темам, как по кочкам. Но глаза-шурупы ни на секунду не переставали буравить Максима. Реакцию отслеживает и выводы тут же производит. А выводы у этого человека могут очень даже диковинными быть. На волка он похож, генерал, вот что. На матерого умного волка.
37
Варенька заснула от усталости прямо на табуретке в приемном покое, просто отключилась. Ей приснилась полянка. На эту крохотную и всегда солнечную, будто волшебную, полянку не пустили как-то родители Арьку и Вареньку, хотя надо было непременно и срочно проверить, выбежал ли на нее под сурдинку светлого дождя свежий выводок маленьких, с мизинец, маслят. Они страшно обиделись тогда.
С того дня полянка снилась Вареньке часто, и каждый раз Варенька во сне обижалась. И как-то все следующие лета, приезжая в деревню, стали они избегать эту полянку. Ну не избегать, а лес ведь большой, да и река, и велосипеды, и может просто узнавать полянку перестали, все же меняется, природа живет. Но в последнее лето, после-школьное, узнали, выскочив на нее после смешливого бега между черных и белых берез.
Выскочили и как-то очень сильно друг друга увидали.
На Вареньке было платье шахматное, в черно-белую клетку, с большим ниспадающим на спину, как у матросов, воротником в более мелкую шахматную клетку, новое, Арька дразнил ее ферзей. Платье чуть ниже колен, ноги босые, чумазые, травой посеченные, и ногти она недавно покрасила в красный лак. Лифчик и трусики были тоже новые, белые, Арька, конечно, не видел, но Вареньке казалось, что немножко он сквозь платье будто бы видит. По воротнику шахматному неспешно плелась божья коровка — по своим божьим коровчатым делам.
У Арьки ноги были просто в грязюке, угораздился по пути в особо жирную лужу, а потом подвернутые байковые черные штаны и выцветшая красная косоворотка, в русском стиле.
Они стояли нос в нос, совсем близко, и будто плавали друг у друга в глазах, как в растопленном масле, как в ангине, аж жарко.
Арька думал, что вот можно ведь просто протянуть руку прямо сейчас, и знал, что прямо сейчас — можно, и Варенька тоже думала, что ему можно просто протянуть руку. Как просто!
Они тогда даже не поцеловались: вообще они уже целовались в прошлом году в лесу, и на Петровской набережной, и даже в классе после уроков, но сейчас они не смогли только бы целоваться. Что-то важное сдержало их, они просто взялись за руки и торжественно тихо пошли к деревне, задыхаясь от потрясающего знания, сколько у них впереди прекрасного счастья.
Цветы, трава, деревья, каждый листок — будто бы одушевились, с одобрением смотрели на Вареньку и даже, кажется, что-то теплое ей шелестели.
А вот Бином, скучавший у калитки, завидев их, демонстративно удалился за сарай, обиженный, что не взяли. Всегда берут, а сегодня не взяли! Глянули друг на друга и рассмеялись.
Вот тогда полянка сниться перестала, а сейчас вернулась, и Варенька не знала, что по уважительной причине.