Ответсек ухватился за папиросу, как за соломинку. Папку с листом Ульяна держала на весу, почти закрывая лицо. Зато лоно колыхалось прямо перед носом Ефима Борисовича. И сверху отлично видно: огромное, словно арка генерального штаба, если только возможно представить себе арку генерального штаба покрытой столь обильной и кучерявой шерстью.
— Э-э… Вот у нас не припомню, а в «Смене» была ошибка.
— Какая же? — Ульяна отложила папку, откинулась на локти. Груди, увенчанные длинными темными сосками, не растеклись по телу, несмотря на солидный размер. Торчали зенитками.
— Э-э…
— Ну же!
Сбоку замельтешило, послышалось пыхтение. Максим скосил глаза. Арбузов не таился, то есть таиться тут и негде… Дышал все быстрее, взгляда от щели не отводил. «Де-ела!» — подумал Максим.
— На Первомай дали праздничные стихи ленинградских авторов, подборку на полосу, и одного такого… Напечатали автора одного, а нельзя…
— Врага народа, что ли?
— Да, точно, одного врага…
И что? Пепел на пол, не стесняйтесь. Какие оргвыводы? — Ульяна оглаживала себя полной белой рукой по животу и груди.
— Э-э… — газетчика заметно трясло. — Да никаких. Никто как-то внимания не обратил.
— Что-о? — нахмурилась Ульяна и приняла прежнюю, более сосредоточенную позицию. — Никаких? Но вы-то это заметили!
— Я… Да… Все газетчики заметили.
Он вдруг врылся головой в колени, обхватив голову руками. Папироса упала на пол, ответсек быстро ее схватил.
— Великолепно! — Ульяна слезла со стола и стала неторопливо одеваться. — Все знали и никаких оргвыводов. Очень хорошо! И вы утверждаете, что нет заговора. Что… затушить ищите? Дайте сюда.
Ульяна взяла из рук Ефима Борисовича дымящуюся папиросу и ловко втемяшила ее несчастному прямо в седую макушку.
45
Варенька помогла вымыться маме, и мама сразу заявила, что больше всего на свете любит качаясь в качалке спать чистой, тепло завернулась, усадилась в кресло-качалку, заскрипела креслом и мгновенно заснула, с улыбкой. Хорошо.
Хотя качалка у них появилась недавно: Арька, когда новичок Родеев обогнал его вдруг в классе по столярному делу, предпринял ряд упражнений, чтобы вернуть первенство. Арька все хотел делать лучше всех, и у него получалось, только шапки из газеты складывать не мог опередить чемпионку Валю Казанкову. Но вот качалку славную смастерил!
Но мама так славно, легко дышала, будто и впрямь — больше всего. Варенька радовалась.
Нагрела воды себе, помылась, подошла к высокому облезлому зеркалу. Не столько старинное оно, несмотря что рама в кудрявых путти и винограде, сколько старое: в дереве трещины, амальгама пообтрескалась.
Раньше Вареньке так не казалось, а вот теперь показалось. И понятно даже почему, к сожалению: потому что сама стала… пообтрескавшейся такой. Облезлой, как щепка. На прищепку бельевую похожа. Щепка-прищепка. Еще две недели назад, честное слово, не была такой худой и бледной. Да еще и неделю!
Груди вот. Варя нажала на и так вдавленные пимпочки сосков. И так-то вдавленные, первый размер, у всех больше. Даже у Чижика больше, а с Зиной Третьяк разница — как до Луны пешком. Варя специально приобретала пухлые лифчики, чтобы увеличить визуально размер. Хотя не ясно, зачем. Арька, с которым с детства рядом, из лета в лето если купаться вместе и загорать… Понимает уж он, какой у нее размер. А на всех остальных — наплевать, чего думают.
Надо бы к Победе поправиться. А то ведь вообще нет груди. Остались две вместо сосков будто родинки, перед собой неудобно.
А настоящие три родинки на левой щеке, треугольником, настоящая варенькина гордость: так те побледнели так, что почти и исчезли.
Прискорбный вид!
46
То, что Арбузов делал в наблюдательной комнате, Максим взволнованно осуществил в туалетной.
Ноги донесли его от Литейного до Эрмитажа за четверть часа и пронесли дальше, в Александровский парк. Здесь гуртовались аэростаты, штук пятьдесят, бок в бок. Их плавные формы чуть успокоили Максима, он опустился на скамейку, полез было в карман, забыв, что уже много лет не курит.
Был ли этот спектакль устроен специально для него и с какой целью? Или Ульяна с коллегами развлекаются так по восемь раз на дню? Занятно, но не так и важно. Холодная рука города выставила перед ним марионеток, сам Ленинград бросает ему таинственный вызов, продолжая игру, прерванную в прошлый визит. Или, скорее, город отвечает на вызов Максима: это ведь он вызвался приехать поукреплять ленинградских товарищей. А город сидит себе ждет, бессердечный, распластавшись скользкой вычурной жабой под мелким дождем. Готов высвистнуть длинный язык и слизнуть в свои болота любого зазевавшегося… Посмотрим!