Арбузов вздрогнул. Вот она, неприятность.
— Так точно, товарищ генерал.
— Ну так будешь его курировать, стервец. Масква срочно запросила готовность, а у нас, насколько я понял, кобыла не валялась. Кирыч не спешил, думал, пронесет. Шиш — масквичи вцепились. Три тыщи учреждений должно быть готово к уничтожению…
Тут уже Максим внутренне вздрогнул. Он знал о минировании важнейших объектов, это и в Москве делали, но — три тысячи!
— Не дай Бог, конечно, — вздохнул Рацкевич и почему-то подробно ощупал на этих словах свою голову сзади и сверху. Но готовность, увы, должны обеспечить. Иначе нас, сука… Со всей строгостью. Сегодня же начать проверки, слышь? Где не хватает материалов, оборудования — запросы мне ежедневно. А ты, — вновь поворот к Максиму, глянь там в проэктах чего про взрывчатку и все дела…
— Вкусные могут быть проэктики. — Это, уже когда из кабинета вышли, Арбузов сказал Максиму с нескрываемой завистью. — Все шизики прислали свои перпетуум мобиле…
— За мной не заржавеют. Все покажу.
Арбузов, конечно, предпочел бы сам изучать записки изобретателей. Да и Максим бы не отказался от плана «Д». Обмен заданиями, к сожалению, уставом предусмотрен не был.
Впрочем, Максима и изобретатели возбуждали. Глянем, чего наизобретали. Он давно не чувствовал себя так бодро и деловито.
— Поддудонивайся вечерком, — предложил Арбузов. — Покажу кой-чего из коллекции.
80
— Как хорошо, что ты решилась! — все восклицала Варенька. — Она бы сгнобила тебя смертным поедом! Но саму ее мы не бросим, я буду заходить, ты будешь, все поможем…
«Ей живая душа рядом нужна, а не придти прибраться», — думала Чижик, хотя мысль эта противоречила и ее собственному решению, и поведению тетки. Та кричала, когда Чижик вещи собирала:
— Иуда! Ворона! Из комнатки выпишу! На панель пойдешь!
«Какая теперь панель», — несколько отвлеченно думала Чижик. Она не до конца сама понимала, что решилась, хотя вот: чемодан, тюк с одеялом и подушкой.
Кровать перетащили дополнительную от Рыжковых. Арькину. Пока возились, устанавливали, Варенька вдруг залилася румянцем: Арькина кровать! Чижик на ней будет спать.
И пока Чижик была в туалете (едва не расплакалась там, оценив мгновенно призабытый дома, а в действительности потрясающий ведь гуманизм и комфорт этого достижения инженеров), Варенька с цирковой ловкостью поменяла кровати местами, и постели на них. Быстро, как фокусник кролика на голубя. Мама заохала, а Варя, отмахнувшись, и откуда силы взялись: то вдвоем одну кровать долго проворачивали, а тут одна две штуки рокировала за пару минут. Запыхалася только сильно.
Вечером по случаю новоселья выпили с мамой и Чижиком по стакану настоящего чая из последних запасов.
Потом девушки долго не спали, шептались в темноте. Вспоминали школу, кого из одноклассников видали, кто чего. Сестры Казанковы, это Чижик от кого-то знала, погибли при эвакуации, эшелон сгорел, а шпингалет Маумкин, вечно последний на физкультуре, в ополчении совершил подвиг (какой неизвестно) и представлен к медали.
Больше шепталась, впрочем, Варенька. Выяснилось вдруг, что надо ей выговориться с подругой, знавшей некоторые больше других секреты.
— А помнишь, ты к нам в деревню приезжала летом! И Арька тогда придумал грибы на очки собирать, а Ким вел таблицу. Белый гриб три очка, сыроежка два…
— За сыроежку одно, — поправила Чижик.
Память у Чижика была хорошая. Она помнила эту игру. Лето случилось грибное, носили грибы ежедневно корзинами, и чтобы сталось веселее Юрий Федорович — а не Арька! — придумал чемпионат. Каждая сыроежка — одно очко, рыжик — одно, масленок, подберезовик с подосиновиком — по два, кажется, а за белый гриб, за царя грибов — три очка. Ким мухлевал, собирал и червивые, но они не считались. А за каждый ядовитый гриб в корзине: очко в минус.
Минусы набирала одна только Чижик, иногда по неопытности складывавшая поганки, но она и без того шла на последнем месте. Леса она не знала и побаивалась. Однажды даже почти заблудилась. Показалось ей, вернее, что заблудилась, что много времени прошло, хотя прошло вовсе не много. Запаниковала, стала искать мох на деревьях, который растет на север, хотя понятия не имела, деревня-то сама на севере или где. Переживала, что о ней беспокоятся, ищут уже.
И вдруг раз — увидела за овражком: Арвиль и Варя. Целуются. Корзинки у ног, а одна опрокинулась, и три гриба, очков на пять, в ручей упали, что на дне овражка. Стушевалась, хотела спрятаться. Но они ее увидели, целоваться перестали, но даже не застеснялись.