100
На пищевую тему много предложений от изобретателей. Что на олифе можно жарить, на танковом жире. Или как горчичный порошок с горчичников отмачивать, чтобы не отравиться, как готовить зубной порошок. Какие лекарства съедобны. Это не изобретения, а личный, скорее, опыт. Проверить на заключенных и дать в «Ленправду». Много интересных тем.
Про хвою как противоцинготное — много раз. Но это, кажется, население само уже освоило.
Опыт варить какао на воде от макарон. Экономия топлива, воды и калорий. Тоже, наверное, сами допрут. Впрочем, можно тоже в «Ленправду».
Вот серьезное: перейти с выпечки круглого хлеба на формовой. Припек другой. Воды больше, экономия муки, а вес такой же. С одной стороны, обман потребителя, с другой — впрямь ведь экономия муки. Это надо с Рацке-вичем отдельно посоветоваться.
Вот хорошее письмо: доктор наук Иванов-Смирнов возмущается, что в Ботаническом институте гербарий в пять миллионов растений, в Павловском институте подопытные обезьяны, не считая собак, в Вавиловском институте мировая коллекция семян на два-три этажа. И все это охраняется государством вместо сожрать. Вредительство, дескать, за счет голодающих. А в приписке намек, что неплохо автору предложения за предложение процент от перечисленного. Этого автора можно сегодня же взять и к Ульяне, чтобы результат себя не заставил.
Заменитель аммонала — для плана «Д» срочно Арбузову передать.
Зеркальце заднего вида к танку. Мммм… Аппарат для засекречивания телефонных разговоров…
А вот и водная тема, интересно-интересно. Про навигацию. Кто автор предложения? Знакомая фамилия!
101
— Ранее ошибочно считалось, что хлопковый жмых содержит йад, — вычитала Патрикеевна в «Ленправде». — Но пытливые советские ученые доказали, что йад выпаривается при выпечке хлеба.
— Это же хорошо, — обрадовалась Варенька.
Патрикеевна чуть присвистнула.
— Невкусно, наверное, — предположила мама.
— Зато полезно, — хихикнула Патрикеевна.
102
К вечеру поднялась пурга, взошли над Невским снежные вихри, люди спешили облепленные белым, словно мукой, уносились в никуда дворцы и мосты, в Грибном канале дрожала белая пена, словно бы он вскипел. Был в этом какой-то надрывный восторг, смертельное движение, не хватало — подумал Максим — топота по мостовой четверки гигантских всадников.
Сталин молотился на ветру о Казанскую колоннаду, подмигивал сквозь метель.
Перед ним, чуть поодаль, у самого проспекта, расположился цыгановатого вида мужик в ватнике и ушанке, в кривой черной бороде, смуглый, с воздетыми, как смерть на плакате, дланями. Кричал, перекрикивая ветер:
— Аох! Аох! Аллырча хабаллырча! Хоа! Хоа! М!
Зрелище мужика заставляло притормаживать даже
бегущих в свое маленькое ненадежное тепло ленинградцев. Максим тем более остановился, несколько сбоку, подождать, как и что обойдется с этим уже знакомым ему по сводкам… пассажиром, как на Литейном говорят.
— Оэм! М! Оэм! М! Куао! Куао! — глоссолалил кривобородый.
Граждан, которые притормаживали в досягаемости, глоссолал хватал за рукав, а вторую резко выбрасывал в сторону державного портрета и удваивал скорость и громкость пламенной речи, да еще возмущения в голосе подбавлял.
«Завис, — с беспокойством подумал Максим. —
Свинтят сейчас».
Тут же из прыгающей белизны возникли два милиционера, схватили нарушителя спокойствия да так грубо и быстро, что мешкать было нельзя.
— Товарищи! — Максим на ходу вытаскивал удостоверение. — Я полковник… Комиссариат внутренних дел. Забираю вашего клиента. Спасибо, товарищи, за содействие.
Фамилию он произнес не свою и скомканно, и удостоверением сжонглировал ловко: вроде уважительно, перед каждым милиционером, прямо перед глазами, но на безопасной скорости.
Те козырнули.
— Товарищ полковник! Помочь доставить?
— Спасибо, товарищи, я здесь с коллегами, — указал пистолетом в пургу, и стремительно толкнул туда глоссолала. И еще раз, в спину, сильнее, подальше от ментов.
— Зачем пихаться-то больно, — спокойно возразил задержанный тоном нормальным, даже протяжно отчасти.
— А вы ареста-то не боитесь? — Максим ответил вопросом на вопрос.