Патрикеевна метнулась к добыче, примкнулась. Одной рукой обшаривала карманы и пазухи, другой — оглаживала щеки и лоб. И причитала погромче:
— Очнись же! Эй! Вставай же! Ну же!
И прочие обрывочные восклицания, призванные убедить случайного свидетеля, что происходит не ограбление трупа, а попытка спасения.
За мародерство, в общем, стреляли не глядя. Патрикеевна это, как подписчица «Ленправды», хорошо понимала.
Плотный картон во внутреннем кармане. Карточки, не иначе. Если не праздничная открытка — вот будет удар! Подарочек от болыпевичков!
— Помочь, бабуленька? — раздалось сзади.
Патрикеевна едва руку из порочащей позиции выкрутила.
Молоденький красноармеец с пушком над губой ринулся к дряхлолисой.
Вполне дельно проверил глаза, пульс. Тщательно, видать, изучал оказание первой помощи.
— Умерла она, бабуленька, — сочувственно резюмировал красноармеец.
— Умерла, — эхом отозвалась Патрикеевна, не слишком усердствуя в слезе.
Данного красноармейца можно было не опасаться.
— Сестренка ваша? — предположил боец.
Ни возрастом, ни внешностью на сестру, а уж тем более на сестренку покойная не походила. Разве что половой принадлежностью.
— Соседка бывшая, — пояснила Патрикеевна. — Год как со двора съехала, с тех пор и не видала ее. Душевная была женщина. Эх!
Платок к глазам поднесла на всякий случай.
— Куда ж вот ее теперь?
— Да уж никуда, бабуленька. Приедет… спецбригада. Сейчас ездят, прибирают… умерших.
Это он ей объяснял, ленинградке.
— Не тужи, бабка! — резко прибавил вдруг паренек и в тоне, и в обращении. — Вычистим мы гитлеросу нутро до самой прямой кишки!
— Скорей бы уж, внучек…
Добычу дома уже проверяла, наверняка чтоб без левых глаз. Королевская случилась добыча: карточки пусть иждивенческие, но на двух человек, а месяц-то еле почат!
Патрикеевна хихикнула, вытащила портвейн.
117
Ровно на том месте, откуда наблюдала Варенька хитрую на льдине уточку, толкнул ее в спину налетчик. А второй дохнул в лицо запахом тяжелым, алкогольным перегаром:
— Пальто, сучка! Живо!
Варенька растерялась. Налетчик говорил с акцентом, но вот с каким? Вареньке показалось, что с немецким. Но немецкий шпион вряд ли станет налетчиком, он прячется для диверсий. Замок Инженерный, на сундук похожий, высился в темноте. Там одного царя задушили. Вроде бы даже собственный сын.
— Оглохла, сучка?
Варю больно ударили по уху, голова загудела, словно колокола. Дернули за воротник. Пальто новое, с конца той зимы, каракулевое, дорогое. Патрикеевна еще советовала сменять его на пальтецо поплоше плюс продукты. Не время, говорила, теперь наряжаться. Как в воду. Пуговицы поскакали по мосту.
За пазуху полезла грубая рука — то ли украшение искать, то ли так, за пазуху.
— Эй… пассажиры! А ну оставили девушку!
По мосту спешил — на помощь! — мужчина в распахнутой шинели, с босой головой. Вареньку толкнули на колени, губой больно ткнулась в решетку.
— Чо, дядя, жить надоело?
Злоумышленники синхронно, как в кинематографе, шагнули вперед. У каждого по ножу в руке! Максим первый нож выбил ногой, но поскользнулся, шлепнулся на спину.
Грабитель уже прыгал тигром, пришлось стрелять. В колено, и налетчик — без лишнего слова — метнулся на одной ноге через дорогу, рукою ногу заменяя, удивительной раскорякой, чистый цирк. Второй исчез, как в иллюзионе, слинял. Максим прицелился в первого.
— Нет-нет-нет, — воскликнула Варенька. — Не стреляйте!
— Почему? — отвлекся Максим.
— Вы его убьете!
— И что же?
Глянул и онемел. Лицо идеальным овалом, из-под шапочки черная челка, ресницы длиннющие, как антенны, вспушенные, нос с тонкой горбинкой, три родинки как нарисованные и глаза — чистой воды изумруды.
Все это он углядел в скупом струении синего маскировочного фонаря. Девушкино лицо как бы само освещалось внутренним тихим светом.
Варенька тоже растерялась. На нее смотрели с непонятным изумлением, как на бриллиантовую лягушку в кунсткамере.
— Я провожу вас, — сказал, наконец, Максим, и попытался взять Вареньку под руку.
— Нет-нет-нет, — в испуге вырвала руку Варенька. От этого тоже несло перегаром. — Мой трамвай.
Мимо Марсова поля и впрямь дребезжал ее трамвай, и Варенька успела до остановки.
Дворцовая пристань на берегу речки напоминала шкатулку, полную мягкой пряжи.
118