— Я по поручению Михал Михалыча и есть, — кивнул визитер. — Передать безотлагательно новую вводную…
И огорошил Дирижера немыслимым поручением: поставить на сцене Филармонии «Вечный Лед».
— Мы же не оперный театр… — растерялся Дирижер. — Вы имеете, так сказать… концертное исполнение?
— Его, — кивнул визитер. — Исполнить музыку и спеть песни. Без декораций, без ходьбы по сцене.
Глаза такие цвета мокрого гранита, взгляд несколько исподлобья.
— Но… А чем, позвольте, вызвана такая экстранетра-диционная мысль…
— Это Кирыча самого мысль, — перебил гость.
— Чья?
— Товарища Марата Кирова. А что вас в Вагнере не устраивает? Слабый, считаете, сочинитель?
— Так нельзя, конечно, сказать, но… Все же чужд! И прочие обстоятельства…
— Вы имеете, что его Гитлерос любит? Кирыч так и сказал: мало ли что этот…… — тут посетитель охарактеризовал Гитлера матерно, — любит! Не запачкать ему своей грязной любовью шедевра мирового масштаба. А нам самое в раз проявить всемирную отзывчивость. Так что, за работу, герр Дирижер. Завтра же начать репетиции! — приду слушать. А товарищ Рацкевич хотел бы через пару недель послушать вчерне целиком.
— Но там же 20 часов музыки!
— Вы коммунист?
— Нет, но…
— Оно и видно, что нет. А где вы были бы, если солдаты в окопах так же мыслили, как вот вы? Дескать, у немцев больше танков, мы не справимся…
В голосе пришельца звучало искреннее возмущение.
Но история странная, не укладывается! Не фальшивый ли у него документ? Товарища Кирова Кирычем называет! Сумасшедший, возможно.
— У нас, собственно, и нот нет.
— Есть ноты! — гость вытащил из недр шинели роскошный фолиант «Вечного Льда». Резким движением, и потерял равновесие, чуть со стула не загремел, коснулся рукой пола.
«Да он пьян!», — понял Дирижер. Странно, запаха нет, но точно, пьян, и сильно. Как сразу-то не заметил…
— Чо примолкли? — грубо спросил пришелец. — Или боитесь не справиться? Вы же немец. Поработайте уж, будьте добры, с темой национального характера, чтобы мало не показалось. Какая помощь, потребности, лично товарищ Рацкевич зуб дает, что все обеспечим. Связь через меня. Но чтоб репетиции — завтра!
Голос пришельца как-то помутнился, стал недобрым. Глаза тускло сверкнули. Вытащил флягу, глотнул чего-то. Избавиться бы от него.
— Конечно, конечно… Если существует указание руководства, приложим все ресурсы и… а как, простите, на связь выходить?
— Два-двенадцать, и просите телефонистку со мной сочленить… соединить, в смысле. У вас ведь домашний телефон работает?
— Да-да!
— Ну и звоните! Но завтра в 12 встречаемся в филармонии, я буду!
Пришелец достал пистолет, посмотрел в жерло, как в микроскоп. Еще выпил из фляги.
— Понял, понял…
— Еще б не понял! И смотрите — тему девушки так полиричнее, а про лед — поплотней, помощнее! Лично буду следить!
— Непременно…
Пришелец встал, быстро протянул четырехпалую руку, молча простился, стремительно вышел, зацепившись за косяк.
Дирижер вцепился в волосы. Примстилось? Музыка навеяла? Нет, том с готическими буквами — вот, на столе.
Выждал, кинулся к телефону.
— Два-двенадцать? Говорит Дирижер! А нет ли на месте товарища Рацкевича?
Шорох сзади. Дирижер дернулся: гость вернулся, стоял в дверях, подбоченясь боксерской перчаткой.
— Зачем тебе Рацкевич, крыса немецкая? Сказал, связь через меня!
258
«С начала войны предприятия Ленинграда сдали Красной Армии 702 танка, а с учетом ритмов текущего производства к Новому году их число составит 713. Бронемашин — 470 и 480 соответственно, бронепоездов 58 и 58, полковых пушек 2200 и минимум 2400 до конца года, минометов порядка 10 000, снарядов и минн более 3 000 000, реактивных снарядов 70 000 и в динамике до 80-ти…»
Киров вычеркнул лишнюю букву «н» из «минн», отложил справку. Сталину не цыфры нужны, а чучелы.
Или не лететь?
259
Она ожидала его, Варенька, а он все не шел, и времени было поздно.
Как же так! Что же он там себе предполагает, что вот так не идет!
Он предполагает немыслимое! Нет-нет-нет! Но он предполагает, это подлинный факт! И где же он? Было тревожно. Он слишком много себе позволяет. Как же так?! Она бы не допустила. Не идет, не движется! Где-где-где?! Домой все равно не пойти. Там умерла мамушка, там ее теперь нет. Там будет немыслимо. И с ним тоже немыслимо. Это нет-нет-нет! Как же жить?