– Любовь – это, конечно, хорошо, но о работе забывать тоже не следует. Едем заключать договор.
День выглядел по-настоящему праздничным. Железнодорожный вокзал был украшен ярко-красными транспарантами, играл духовой оркестр. Из Чечни уходила последняя воинская часть, командированная сюда в самом начале второй чеченской кампании.
Уходил сводный батальон морской пехоты Северного флота. Два года назад североморцы, выгрузившись из черного чрева толстобрюхих «Ил-76», стремительным маршем направлялись в бой. Террористические отряды, руководимые двумя наиболее одиозными фигурами ичкерской вольницы – арабом Бабаем и чеченцем Пастухом, желавшими создать мусульманский Халифат от Черного до Каспийского морей, – вторглись на территорию соседнего Дагестана, оттеснив местные силы самообороны и милицию.
Но сила силу ломит, собранные со всей России самые боеспособные части при поддержке авиации, артиллерии и танков не только остановили боевиков, но разгромили и обратили в бегство. Война покатилась назад в Чечню. После освобождения Грозного батальон направили в горную часть республики. Раскинувшись заставами на самых опасных участках горных дорог, североморцы сопровождали по этим дорогам автомобильные колонны, проводили разведку и участвовали с другими войсками в контрпартизанских операциях. В общем, на войне как на войне.
Вскоре было объявлено, что военная фаза операции закончена и войска Министерства обороны будут отводиться к местам постоянной дислокации, а их место займут части внутренних войск и милиция.
И действительно, уезжали домой десантники, танкисты, мотострелки и даже морские пехотинцы с других флотов. Североморцы оставались в горах, выполняя прежние задачи. За это время полностью сменился личный состав, вместо мальчишек-срочников пришли контрактники. Правда, в основной массе это были те же самые парни, что воевали здесь в первую и вторую кампании. Сменилась часть офицеров и прапорщиков. Одни уволились, другие получили повышение и отбыли к новому месту службы. Неизменным оставался только командир батальона подполковник Василий Николаевич Вавилов, переведенный в морскую пехоту из отряда боевых пловцов. За что батальонные острословы тут же окрестили его Васька-водолаз.
Знающий толк в военном ремесле и потерявший за год боевых действий всего около десятка бойцов, комбат никак не мог взять в толк, почему батальон не возвращают к берегам студеного моря. А когда в часть пришла ДСАУ[1] «спрут», гибрид боевой машины десанта и танка, новейшая артиллерийская установка, разработанная для штурмовых частей ВДВ, но так и не поступившая к ним на вооружение, подполковник Вавилов приуныл. По всем приметам выходило, что припишут батальон к еще только создаваемой сорок второй мотострелковой дивизии, расквартированной в Чечне. Менять тельняшку и парадную черную форму на хаки, морскую романтику на шагистику по плацу не особо улыбалось не только комбату. Все обошлось, вскоре батальон вернули на равнинную часть республики и объявили о возвращении в Североморск. Первой была погружена на железнодорожные платформы и отправлена бронетехника: остромордые, с тонкими стволами скорострельных пушек БМД, похожие на колесные бронетранспортеры НОНА с непропорционально большими башнями, оснащенными короткоствольными мортирами. Последними грузили «спрутов», так ни разу и не выстреливших по врагу. Погрузив технику, тщательно упаковали брезентом и под охраной экипажей без особой помпы отправили на север.
Другое дело личный состав, живые люди, бойцы и командиры, честно выполнившие свой долг на войне. Командование группировки решило устроить торжественные проводы «чудо-богатырей». С утра было украшено транспарантами и разноцветными шариками здание вокзала. Потом приехали оркестр и телевизионщики, которых специально пригласили. Последними прибыли руководители военного и гражданского департаментов, представители воинских частей, которые оставались, и местное население.
Батальон появился на привокзальной площади под торжественные звуки марша «Вставай, страна ог-рймная». Впереди, чеканя шаг, шел подполковник Вавилов в черной отутюженной флотской форме с золоченым кортиком на боку. Вместо черной повседневной пилотки голову комбата сейчас украшала офицерская фуражка с высокой тульей и золотым «крабом». Сбрив шкиперскую бородку, которую носил все два года чеченской войны, подполковник выглядел значительно моложе своих лет.
Следом за комбатом маршировали с высоко поднятым бело-голубым Андреевским флагом офицеры штаба. Все в черной форме морских пехотинцев, перетянутые ремнями портупей, в до блеска начищенных сапогах, в черных беретах с офицерскими кокардами.
А дальше строгими квадратами рот чеканил шаг батальон. Из-под зелено-коричневого камуфляжа, расстегнутого на груди, резали глаз черно-белые полосы тельняшек. Лихо заломленные береты, могучие руки, прижимающие к груди автоматы. Вот они, достойные наследники отцов-победителей!
Эффект, которого хотело добиться командование военной группировки, был достигнут. Всезнающие западные журналисты были осведомлены, что это подразделение, покидающее Чечню, намного дольше других находилось в зоне огневого соприкосновения с сепаратистами. И, по стандартам западной психологии, эти люди должны толпой измученных оборванцев радостно бежать впереди паровоза, увозящего их подальше от проклятого края. Не получилось… сверкающие вспышками фотоаппараты и бесшумно мотающие пленку видеокамеры фиксировали твердую поступь чудо-богатырей.
Музыка стихла, когда комбат остановился перед стоящим у микрофона руководством военной группировки. Вскинув руку к фуражке, Вавилов обратился к старшему по званию с докладом:
– Товарищ генерал-лейтенант…
Немолодой, слегка обрюзгший, с красным обветренным лицом, генерал выслушал доклад подполковника, потом пожал ему руку и обратился к батальону:
– Здравствуйте, товарищи североморцы!
Батальон ответил как один организм, громко и отрывисто:
– Здравия желаем, товарищ генерал…
После этого начался торжественный митинг. Комбат, стоящий возле высоких гостей, практически не слушал, что говорили выступавшие, он наблюдал за лицами. У солдат, присланных для массовки из местных подразделений, читалась неприкрытая зависть к уезжающим с войны. Дети и журналисты с одинаковым любопытством рассматривали морских пехотинцев. Основная масса местных жителей стояла с безразличными лицами, уход одного воинского подразделения или приезд еще нескольких для них ничего кардинально не менял. Они все равно оставались в зоне боевых действий, где в любую секунду мог прогреметь взрыв или просвистеть рой пуль.
Было и несколько обозленных взглядов. Двое молодых парней смотрели по-волчьи исподлобья, у одного не было руки по локоть, другой стоял, опираясь на костыль.
«Возможно, воевали против нас, – мелькнуло в голове подполковника. – А может, случайно попали под раздачу. Вот волками и смотрят».
Немного поодаль от искалеченных парней стоял пожилой чеченец, несмотря на жару, одетщй в шерстяной пиджак и высокую каракулевую шапку. Выше среднего роста, широкоплечий, он стоял неподвижно, как утес, опираясь на толстую палку. Длинная седая борода, большой крючковатый нос, похожий на клюв грифа, делали его похожим на хрестоматийный образ кавказского старейшины. Под кущами густых бровей на выстроившихся пехотинцев неподвижно уставились два черных глаза, как зрачки двух оружейных стволов. В этих глазах Вавилов прочитал ненависть и покорность одновременно.
Горцы отсталый народ, живущий по феодальным законам совета старейшин и не признающий никаких других законов. Из всех человеческих качеств уважалось только одно – сила. Именно силу признавали горцы и ей покорялись, понимая, что маленький народ, противостоящий силе, в конце концов должен исчезнуть. Выжить – значит покориться.
Глядя на морских пехотинцев, старик ненавидел их и уважал. Уважал за силу, которую они представляли, силу, способную переломать любой хребет и любого загнать в каменистую землю по самые ноздри.
Митинг не затягивали, после выступления парочки ораторов микрофон взял генерал-лейтенант и коротко, по-солдатски, произнес: