После июньского пекла оказаться в прохладном бункере было так же приятно, как в кондиционированном офисе. Я подумал, что мог бы иногда спасаться здесь от жары. Это, конечно, идет в разрез с предписаниями должностной инструкции, но раньше меня не останавливало даже нарушение устава.
Мы оказались в коридоре, прорубленном в бетоне. Над головой нависали угрюмые тяжеленные перекрытия, неоштукатуренные стены до моего плеча покрывал тонкий слой коричневой краски. Кое-где под самым потолком чернели большие круглые дыры вентиляционных отверстий. Справа и слева из проемов выглядывали штурвалы гермодверей. Всего их было четыре, по две с каждой стороны. В дальнем конце коридора виднелись обычные деревянные двери, а также перила лестницы, ведущей, по всей видимости, на второй подземный ярус. Перед лестницей на стене белой краской было выведено: «Вход без средств защиты дыхания строго воспрещен!»
Из-под пола раздавалось мерное гудение чего-то могучего.
- Раз в три месяца сюда приезжают академики из Института. - «Академики» Фомин произнес с насмешкой. Вероятнее всего имелись в виду не настоящие академики, а кто-то попроще. Солдаты от скуки любят придумывать прозвища. - Накануне приезда они звонят на мобильный. Я встречаю их на КПП, осуществляю допуск в бункер, показываю, что все объекты находятся на своих местах. Потом мы расписываемся в журнале, что я сдал, а они, дескать, приняли. Когда они заканчивают работу, я назад принимаю все объекты спецхранилища. Увозить они ничего не имеют права, только по специальной бумаге, согласованной с нашим директором.
- Гаджиевым?
- С ним. Но на моей памяти никто ничего не увозил. Академики здесь вообще подолгу не задерживаются. Дольше одного дня я их не видел. Им здесь не интересно. Рутина.
Мы остановились перед гермодверью с циферкой «1». Фомин достал откуда-то журнал в чумазых обложках, раскрыл его. На первом листе мелькнул вклеенный перечень с несколькими росписями и расплывшейся синей печатью.
- Значит, в комнате номер один у нас хранится объект под инвентарным номером ноль-ноль-один.
- Человек, расставлявший номера, большой оригинал.
Фомин с интересом посмотрел на меня и затрясся от своего уже опостылевшего смеха, похожего на икание. Под эти странные звуки мы и вошли в комнату.
Посреди голых бетонных стен, разбавленных лишь люминесцентными лампами и архаичными розетками с заземляющей жилой, устроился обыкновенный стол, какие выпускали годах в восьмидесятых прошлого века. На столе, на подложке из зеленого сукна, покоился обыкновенный камень… Точнее, поначалу она показался мне камнем, темным бугристым осколком горной породы, которыми укрепляют железнодорожные насыпи. Щебнем. Когда мы приблизились, стало ясно, что о щебне речь не идет. Темный камень имел форму правильной пирамидки. Все четыре грани были одинаковыми и ровными, ближе к основанию объект ноль-ноль-один опоясывал узкий паз. На каждой из четырех граней темнела то ли нарисованная, то ли выжженная иероглифическая буква.
- Вот он, наш первый объект, - объявил Фомин, заглядывая в журнал. - В наличии.
Хоть убейте меня, я не понимал, почему эта побрякушка хранится здесь, а не в музее японского искусства. На кой ляд было прятать ее в подземном бункере, окруженном колючей проволокой, находящимся под охраной путь не морских пехотинцев, но людей тоже не с пустыми руками.
- Для чего она?
Фомин неопределенно пожал плечами.
- Про эту фигнюшку ничего не могу сказать. Да и про остальные знаю не намного больше. Мне только известно, откуда они появились. А для чего нужны - этим вопросом занимались академики. Хотя сейчас уже не занимаются, только вид делают.
Он говорил это так, словно считал свои объяснения исчерпывающими…
- Хорошо. Показывай, что там дальше, - нетерпеливо сказал я.
В следующей комнате, как две капли воды похожей на первую, на зеленом сукне хранились осколки граненного мутноватого стекла. Инвентарные номера: 002, 003, 004. На вид еще менее полезные, чем камень из первой комнаты. Какого лешего их здесь держат? Валяйся они на обочине дороги, прошел бы мимо.
В комнате под циферкой «3» находилось несколько бесформенных металлических обломков. На самый крупный из них можно было сесть, как на велосипед.
- Я так понимаю, что кому-то просто негде складировать металлолом.
- Давай, давай. Я тоже так поначалу зубоскалил, когда принимал это добро… Дальше идем?
- Погоди, капитан. Потрогать можно?
- Отчего ж нельзя, потрогай.
Среди четырех гнутых железок, имеющих инвентарные номера от 012 по 015, я выбрал средненьких размеров брусок с обломанным концом. Судя по толщине и массивности я бы сказал, что в нем не меньше пары килограммов веса. Но стоило взять его в руку, как от моих прикидочных оценок остался пшик. Брусок оказался необычайно легким, легче алюминия, хотя судя по твердости и блеску скорее напоминал легированные стали.
Фомин глядел на меня с хитрым прищуром.
- Ну как?
- Странная штуковина, - задумчиво пробормотал я.
- Главное, что лежит на своем месте. Двигаем дальше.
За четвертой гермодверью я ожидал увидеть обломки из нового материала, скажем, пластмассы. Но ничего подобного. Симметрия размещения оказалось варварски нарушена, и вместо ожидаемых камушков, стеклышек или железок передо мной предстали два заурядных баллона высокого давления, установленные на сварной конструкции. Баллоны были самые обыкновенные, такие используют в аквалангах. Манометр одного показывал давление 1,5 атмосферы, другого - 1,2.