Выбрать главу

Для логического вывода мне потребовалось секунды три.

- Я так понимаю, что самое важное находится внутри этих баллонов.

- Правильно понимаешь.

- Ладно, майор, колись, что все это такое?

Майор-ракетчик поскреб неровно торчащую щетину на подбородке, облизал губы и произнес:

- Это обломки летательного аппарата. Металлические фиговины - элементы корпуса. Стеклышки - устройство управления. В баллонах - воздушная среда. Пирамидка… она тоже для чего-то нужна.

Я, признаться, в армии не зеленый новобранец. Всякую технику повидал, в том числе самую современную, последних разработок. Но я впервые слышал, чтобы устройства управления состояли из стеклышек, похожих на мутные кусочки льда.

- Его сбили в 1986-ом, на границе Ярославской и Ивановской областей, - продолжал Фомин. - Основную часть увезли в Москву, в секретную лабораторию во Внуково-2. Мелкие детали изучали здесь. Говорят, лет пять измеряли, взвешивали, определяли химический состав. А потом то ли все измерили, то ли интерес пропал. Теперь дай бог, чтобы раз в три месяца появились. Никому это барахло больше не требуется.

Я продолжал смотреть на него непонимающе, и Фомин продолжил с усмешкой:

- НЛО это, землячок! Неопознанный летающий объект. Точнее то, что от него осталось. Я слышал, много таких спецхранов по стране разбросано. Где-то это склады воинских частей, где-то ангары на аэродромах, а где-то бункеры, как у нас… В семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века Министерство обороны и Академия наук активно собирали рапорты о появлении тарелочек, а если повезет - сбивали их. Сбивали и изучали. Только сейчас все это забросили, я ж говорю, никому не нужно. Правда секретность не сняли, за этим ФСБ строго следит. Вот и приходится охранять по старой привычке.

Признаюсь, я не поверил. Не было в этих железках и стекляшках ничего такого, что заставило бы поверить. Просто какой-то дядя, сидящий в высоком кресле, очень хочет думать, будто этот мусор является обломками НЛО. По его приказу их засунули в бункер, приставили охрану. Ради соблюдения приличий в бункер периодически засылают «академиков», как их называет майор-ракетчик.

Меня разобрал смех.

Фомин серьезно поглядел на меня. Он мог подумать, что я его передразниваю, но, клянусь, ничего такого я не имел в виду. Это была истеричная реакция.

- Оно и верно, - примирительно сказал майор, - не сразу поверишь. На это время надо. Что ж, пошли дальше.

Мы покинули комнату и направились к лестнице, возле которой грозная надпись запрещала вход без средств защиты дыхания. Под надписью на гвоздике висели четыре респиратора. Фомин снял два: один дал мне, второй надел себе на лицо. После этого двинулся вниз по лестнице навстречу поднимающемуся холоду. Стараясь не отстать, я поспешил следом, натягивая респиратор на ходу. Смех все не унимался, поэтому, спускаясь за майором, из-под моей маски раздавалось сдавленное хрюканье. Впрочем, хрюкать пришлось недолго. То, что я увидел двумя пролетами ниже, начисто отшибло желание посмеяться. Вместо этого дико захотелось выпить, немного, граммчиков сто, только чтобы поставить на место сдвинутые мозги.

На нижнем ярусе путь нам преградила огромная дверь, судя по всему, морозильной камеры. Вот что урчало под ногами! Прежде чем Фомин распахнул ее, подсознательно я уже знал, что увижу внутри, хотя продолжал не верить.

Мы вошли в железную, покрытую инеем комнату. Посреди нее на хирургическом столе лежало белое бескровное тело. У тела не хватало левой руки, видимо оторванной: из-под асбестовой кожи плеча торчали мышцы и сухожилия. Правая рука, вытянутая вдоль туловища, заканчивалась четырьмя тонкими пальцами. Ноги худые, журавлиные, одна согнута под неестественным углом. Голова в верхней части черепа была крупной, нижняя челюсть, наоборот, узкой. Грудную клетку вспарывал Y-образный шрам, оставленный аутопсией, края шрама соединяли аккуратные стяжки.

Я оглядывал последний объект спецхрана с некоторого расстояния. В голове крутилось: «Этого не может быть! Не может быть!» Подойти к хирургическому столу вплотную, как это сделал Фомин, желания не возникло в принципе. Единственное только, что хотелось выяснить: есть ли у него что-нибудь на месте пениса? Я перевел взгляд на низ живота. Ничего особенного там не было, безволосый лобок. На теле вообще не росло ни волоса.

- Этот последний, - прогудел Фомин из-под респиратора. - Инвентарный номер ноль-ноль-семь. Наш Джеймс Бонд. В списках значится как человек с многочисленными врожденными уродствами. Но ты не обманывайся, это название для любопытных. Помни о том, что я говорил наверху.

Глазницы гуманоида были огромными. Из-под кожистой пленки полуприкрытых век виднелись остекленевшие белки. Именно при виде огромных глазниц мои представления в корне переменились. Когда тебе показывают тело, и ты уверен, что ни одно уродство, ни одна мутация не может привести к подобным деформациям плоти - представления в корне, знаете ли, меняются.

Майор Фомин прошелся возле стола с невозмутимым видом. В морозильной камере он чувствовал себя непринужденно, словно спустился в подполье набрать картошки. Меня же начало мутить. Я старался не подавать виду (смеяться давно перестал), но ситуация могла закончиться блевотиной в респираторе.

Признаться, я многое повидал на своем веку и не терял хладнокровия в самых критических ситуациях. Но при виде нечеловеческого существа на хирургическом столе моя физиология почувствовала себя крайне неуютно. От приплюснутых замороженных останков тянуло непонятной жутью, я не мог объяснить своего чувства. Гуманоид был мертв больше двадцати лет, его грудная клетка вскрыта патологоанатомом, а внутренности, вероятно, вытащены, погружены в формалин и хранятся где-то отдельно в баночках, но в то же время от него разило чем-то ненормальным и чужим. Находиться рядом с этим было выше человеческих сил. По крайней мере, моих.