Шепот раздавался из этого сооружения.
Сзади с яростным треском в луг вонзилась молния. Почти в ту же секунду шарахнул гром. От испуга у меня ослабли колени – настолько внезапно, будто из-под ног выбили землю. Барабанные перепонки контузило, и шепот исчез, сменившись звоном в одном ухе и невнятными шумами в другом.
Вы спросите, было ли мне страшно? Да обделаться можно! Когда со спины, сверкая молниями, надвигается исполинская туча, а из запертого бетонного бункера, где лежит мертвый инопланетянин, раздается шепот – покажите мне человека, который будет чувствовать себя комфортно. Он наверняка или герой, или дебил. Лично я подозреваю, что это одно и то же.
Дневной свет померк. На ступени, ведущие к заглубленной бронированной двери, упали первые капли. Пока я бродил по хранилищу в поисках источника шепота, туча накрыла речку и луг. Я повертел головой в поисках навеса, под которым мог бы спрятаться от дождя, но до караулки было метров сто пятьдесят, а крыши стоящих рядом казарм выглядели как сито.
Пока я вертел головой, дождь начался. Хотя не дождь это был вовсе. С неба обрушился настоящий водопад – холодный, колючий. Куртка промокла в одно мгновение, в ботинках захлюпало. Еще две молнии долбанули в землю, причем одна из них ударила по территории спецхрана, вонзившись в остатки асфальта на поросшем травой плацу.
Собственно, размышлять о поисках убежища было некогда. К тому же в памяти всплыло двухнедельной давности сообщение, переданное по местным новостям, что возле поселка Курба молния убила пастуха и двух коров. Я, конечно, не собираюсь жить вечно, но и погибать так рано не намерен.
Под хлещущими струями воды я нашел на связке нужный ключ и, спустившись к гермодвери, отпер навесной замок. Дождь лил уже сплошной стеной, и я с радостью юркнул в бункер.
На лестнице, ведущей в подземные помещения, было темно, тихо и пахло плесенью. Вода сюда не заливалась – вход в бункер был оборудован грамотными водостоками, военные архитекторы не зря ели свой хлеб с красной икорочкой.
Я устало привалился к стене.
Идущий снизу холод от морозильной установки быстро пробрал до костей. Я стащил мокрую куртку и сложил ее на ступенях. Теплее не стало, но хотя бы можно растереть бока и грудь. К этому времени отпустило уши, и голову наполнило шуршание ливня, звонкий стук капель, молотящих по жестяному козырьку над дверью, затаенное урчание морозильной установки под ногами.
Шепота среди этих звуков не было. Вместо него я обнаружил, что из неприкрытой двери внизу пробивается свет.
– Твою неваляху! – в сердцах произнес я.
Фомин забыл выключить свет на первом ярусе, когда уходил отсюда неделю назад. Отчасти я сам был в этом виноват: мне тогда поплохело от вида мертвого гуманоида на хирургическом столе и майору пришлось спешно выводить сменщика на свежий воздух. Лампы непрерывно работали более восьми суток! Потрясающе.
Висевшая у меня на поясе рация вдруг ожила.
– Начальник… начальник! – раздался сквозь треск помех голос Тарасыча. – Начальник, ответь!
Я снял рацию с пояса, поднес к губам:
– Слушаю.
– Слава богу, живой! А то я перепугался, японский городовой!.. Дождища-то какой, верно?
Мне показалось, что Тарасыч больше перепугался за себя, чем за меня, оставшись один в караулке.
Впрочем, не один, у него там Клякса есть.
– Ты где, начальник?
– Со мной все в порядке, я укрылся в бункере.
– Тогда хорошо. Приходи в караулку, как поутихнет. В бункере холодно, небось. А я печечку затоплю.
Я представил пышущую жаром буржуйку, и в желудке стало тепло, как после соточки. Я пообещал Тарасычу, что приду, как только это будет возможно, и, разорвав связь, стал спускаться к полоске света, пробивавшейся из-за двери первого яруса.
Я шел медленно. Из-под корней мокрых волос то и дело скатывались капли, заливая глаза. Скользкие из-за налипшей глины подошвы норовили соскользнуть со ступеней, и мне приходилось придерживаться руками за стены. Чтобы не загреметь вниз по лестнице, потребовалась вся моя воинская подготовка.
Как я и ожидал, коридор за дверью оказался залит холодным белым светом, излучаемым двумя флуоресцентными лампами на потолке, одна из которых помаргивала. Так и есть. Фомин забыл выключить электричество в подземелье. Я постоял, оглядывая коридор и счищая о кромку стального порога глину с подошвы. Шум дождя был не слышен, раскаты грома едва ощущались, толща земли и бетона глушила внешние звуки.
Шепот больше не слышался.
Если вообще когда-нибудь был.
Я прошел вдоль дверей, ведущих в лабораторные комнаты. Мимо проплыли агрессивно выставленные штурвалы. Остановился возле двери с намалеванной краской цифрой «2», снова смахнул скатившиеся в глазницу капли, повернул штурвал и вошел. Жаль, что журнал посещений бункера остался в караулке, а так в нем можно было сделать выпендрежную запись «Проверка сохранности инвентарных объектов», подпись и число, будто я спускался сюда намеренно. Только кто будет читать этот журнал? Гаджиев, что ли? Сомневаюсь, что он выберется в нашу дыру в течение ближайших двухсот лет… Но что об этом рассуждать – журнал оставался в караулке. К тому же когда я вошел в комнату, то начисто забыл и про него, и про выпендрежную запись.
В комнате «2» хранились граненые осколки. Как утверждал Фомин, элементы управления неопознанным летающим объектом, который наши доблестные ПВО опустили с небес на землю. Так вот, эти стеклышки, разложенные на зеленом сукне, шевелились и поворачивались под еле слышные раскаты грома. При каждом шевелении в хрустальных недрах вспыхивало крохотное бледное сияние.
Не веря глазам, некоторое время я остолбенело следил за шевелением и вспышками осколков. Первой мыслью было, что я наблюдаю фокус, принципа которого не понимаю. Эти вещи не могут шевелиться сами по себе и уж тем более светиться без подключения видимого источника энергии.
Судя по далеким звукам, доносящимся снаружи, гроза наверху заканчиваться не собиралась. Положив пальцы на зеленое сукно, я ощупал его с разных сторон, стараясь не касаться странных стекляшек. Признаюсь, я их немного побаивался… Нет, под сукном ничего постороннего – только твердая столешница. Я напряженно выдохнул. Жирная капля скатилась с кончика носа и упала между осколков. Поспешно смахнув влагу с лица, я перешел к обследованию опоры.
Стол не шатался. Все четыре ножки плотно соприкасались с поверхностью бетонного пола, обтянутого темно-зеленым линолеумом. Нет, стол никоим образом не влиял на стекляшки. Это они вели себя на нем словно живые, хотя нет… Они вели себя так, словно на них влияло чье-то близкое присутствие.
Холод, распространяемый по обоим ярусам морозильной установкой, пробрал меня до костей и заставил прекратить обследование. С мокрой головой и в мокрых штанах я был готовым клиентом пневмонии.
Оставив стекляшки в покое, я переместился из комнаты «2» в комнату «1», делая рывки руками, чтобы разогреть мышцы. В комнате «1», как вы помните, находилась пирамидка из темного камня. Оглядев ее со всех сторон, я не обнаружил странностей. Пирамидка не двигалась, не светилась, в общем, делала все возможное, чтобы походить на обычный камень.
Металлические обломки в комнате «3» на ощупь показались мне немного теплыми. Впрочем, черт его знает, я мог и ошибаться… Зато в комнате «4» давление в обоих баллонах поднялось на две десятые атмосферы, а это, между прочим, столб воды высотой с меня ростом. Глядя на манометры в четвертой комнате, я почувствовал острое желание вырезать новую ложку, самую большую из всех, которые когда-либо вырезал.