Агамемнон Рождественский
Начальник экспедиции по поиску кладов сидел на криво сколоченной лавке, щурился на солнце и лузгал семечки. Семечки были белые, почти круглые и отдавали пригорелым маслом. Тем не менее, они были вкусны. Агамемнон лакомился. Он наслаждался. Не хотелось ни о чем думать, спешить, забивать свою голову ненужными и пустыми размышлениями. Солнце, опьяняющий воздух и легкость во всем теле — что еще нужно для всеобъемлющего счастья?
Шаркая ногами в больших старых галошах, на крыльцо выбрался Григорий.
— Проснулся? — не оборачиваясь, поинтересовался Агамемнон.
— Как убитый дрых, — сообщил Гриша и, спустившись по ступенькам крыльца, присел на лавочку рядом. Молча загреб горсть семечек из раскрытого целлофанового пакета. — Знаешь, словно утонул и выплыл. Ни снов, ни внезапных пробуждений. Вообще ни-че-го.
— Живой труп, — согласился Агамемнон. — Я так же спал. Под утро, правда. Первую половину ночи слишком жарко было.
— Да? — лениво удивился Гриша. — А я вот ничего не чувствовал.
Они замолчали, поглядывая по сторонам. Вокруг важно ходили куры, поклевывая шелуху и о чем-то беседуя на своем, курином. Соседская собака плотоядно посматривала на бабкиного черного кота. Тот лежал на стойке забора и степенно занимался кошачьими делами: вытянув ногу, как балерина, вылизывал под хвостом. Впрочем, на соседского пса он тоже посматривал. Искоса.
— Слышь, а чего бабка твоя о каком-то поросе бормочет? — озадаченно поинтересовался Гриша после того, как сосредоточенно сгрыз половину горсти.
— Ща, валить его будем, — обрадовал товарища Агамемнон. — Умеешь?
— Не-а…
— Самое время научиться…
Вчерашние приключения не закончились на их прибытии в деревню.
Живая и шустрая, не смотря на свои почти девяносто лет, бабуля, облобызав правнука, засуетилась по серьезному. Через час-полтора обеденный стол оказался накрытым. Яйца, картошечка, щи из печи и, конечно, бутылка мутноватого самогона.
— Не побрезгуйте, внучки, едой бабушкиной, — причитала постоянно прабабка. — Подчевать нечем больше. Кушайте, кушайте.
Почерпав деревянной ложкой из общей железной миски наваристых щей, да пропустив пару стопок самогона, Гриша расслабился. Дорожная усталость начала сдавать позиции.
— Когда начнем? — пихнув Агамемнона ногой под столом, спросил он шепотом.
— Что начнем? — так же шепотом ответил кладоискатель.
— Про клад спрашивать?
— Да, погоди ты, — расстроился Агамемнон. — Успеется.
Он оказался прав.
Бабушка, постоянно исчезавшая куда-то из-за стола, вдруг торжественно объявила, что баня готова. Парни в замешательстве переглянулись. Конечно, Агамемнон подозревал нечто подобное, а вот Григорий был к такому повороту совершенно не готов.
— Мы что, париться сюда приехали? — спросил он руководство.
— Ты в бане русской по-черному хоть раз парился? — покосился на него друг.
— Нет.
— Тогда хорошо меня мать собрала. И на тебя смена белья есть.
После бани, разомлевшие и воспрянувшие духом, они снова вернулись за стол. Там теперь уже добавилась гороховая каша из печки, да еще одна бутылка самогона.
— Бабка твоя нас уморить что ли хочет? — заплетающимся языком спросил Григорий. — Я уже ни пить, ни есть не могу.
— И не надо, — так же клевал носом Агамемнон. — Спать пошли.
— А дела?
— Все завтра.
Агамемнон очнулся под утро.
Выбрался из-под тяжелого одеяла, шуганул разлегшегося в ногах черного котяру и вышел подышать свежим воздухом. Бабушка, на радостях, так натопила в доме, что спать было совершенно невозможно.
Хозяйка уже копошилась на кухне.
— Ты чего, ба, не спишь? — позевывая, осведомился правнук, покосившись на часы. — Поздно же, три утра.
— Рано, внучек, — поправила бабушка. — Мы ж здесь, в деревне, с рассветом встаем. Кур, поросей покормить надо. А ты иди, приляг еще.
— Натопила, дышать невозможно, — пробурчал Агамемнон, пробираясь через сени к двери.
— Так ты окошко открой.
— А я знаю, как твои окошки открываются?
Когда он, как следует, промерзнув, вернулся в комнату, где мерно похрапывал Гриша, окно было уже открыто. Свежий ветер гулял по комнате и кружил хмельную голову. Агамемнон рухнул на заскрипевшую кровать с толстой периной, кое-как закутался в одеяло и вырубился.
Второе его пробуждение состоялось в десять часов утра. Бабушка ходила по комнате и что-то тихонько напевала себе под нос. Громко тикали настенные ходики.