— О как, — только и смог ответить Агамемнон. Он несколько раз открыл и закрыл рот. Волнение захлестнуло его с головой.
— Только плохое это золото, внучек, — предупредила бабушка.
Искатель ее уже не слышал. Им овладела золотая лихорадка.
Операция по поиску клада, судя по всему, приблизилась к решающей стадии.
По скромным подсчетам Гриши вся коробка стоила около тридцати пяти-сорока тысяч.
— Это, конечно, сам понимаешь, плюс-минус, — объяснял он Агамемнону, не отрываясь от дороги. — Нам куда сворачивать?
— Не скоро еще, — потянулся в кресле начальник экспедиции. — А как все это реализовать?
— Много мест. Даже через Интернет можно. Сам же у меня дома видел.
— Ладно, — кивнул Агамемнон. — Разберемся. Нам бы главное набрать побольше. А там посмотрим.
— Как думаешь, тетка твоя тоже отдаст? — покосился на него Гриша.
— Не знаю. Но вполне может быть. Ты главное, не гони так, а то успеем.
Дабы не снижать энтузиазма в массах, о зловещем предупреждении бабушки начальник экспедиции решил пока не распространяться.
К дому тетки друзья добрались уже около четырех. Домик ее выглядел более привлекательным, да и место было посолиднее, даже дорога прилагалась — хорошая, асфальтовая.
Неожиданному приезду племянника тетка явно обрадовалась. Стол накрыли буквально за несколько минут. Пока Григорий засматривался на ладные бока ее дочки, подносящей к столу все новые и новые яства, Агамемнон провел разведку боем. В качестве «языка» был выбран дядька. Начальник экспедиции осторожно сверкнул ему из-под куртки бутылкой самогона и, переглянувшись, родственники поняли друг друга без слов.
Соображали по сто грамм с дядькой по-родственному, без затей. Пили возле дома, в палисаднике, на лавочке. Дядя Ваня разливал по стаканам, поминутно стреляя, как загнанный зверь, затравленным взглядом по сторонам.
— Не дают выпить? — посочувствовал Агамемнон.
— Кошмар просто, — признался дядька. — Гоняют, не приведи господи. Моя же, сам знаешь, грешила одно время по черному. Так вот, теперь ни-ни. И мне не дозволяет.
— Верно делает, — вздохнул искатель кладов, выдыхая. Самогон обжег горло.
— На-ка, закуси, — сунул ему дядька малосольный огурец.
Агамемнон облегченно захрустел.
— Вы надолго к нам или так, проездом? — приступил к светской беседе дядя Ваня.
— От бабушки ехали, дай, думаю, заедем, — ответил Агамемнон. Приятное тепло разливалось по телу. — Не виделись-то уже, считай, лет пять.
— А то и больше, — поддакнул дядька и достал папиросы. — С самых похорон деда. Курить будешь?
— Не курю.
Выглянувшая из окна дочка позвала к столу.
— А где прадед-то похоронен? — совсем не просто так поинтересовался Агамемнон.
— Заглянуть хочешь?
— Ну, да.
— Да, рядом тут, на кладбище поселковом. Нюрку спроси, она точно знает.
Стол был обилен и ломился от разнообразной еды.
— Не могу я уже, — взмолился несчастный Гриша. — Сил моих больше нет.
— Терпи, — шепнул ему на ухо Агамемнон. — Через тернии к звездам.
Тетка весь вечер молчала, как партизан. А когда незаметно растворилась первая бутылка самогона, сама, ни с того, ни с сего, принялась рассказывать о дедовом кладе. Это, очевидно, была любимая семейная застольная история.
Монет у деда была целая куча. И золотых и серебряных и даже, по словам единственной очевидицы — платиновых. Только слово это она произносила, захмелев, «патиновых», но Гриша, придерживая одной рукой раздувшийся живот, сразу уловил суть дела. Деньги дед держал в большом черном коробе, а когда пришла ему пора отправляться на тот свет, оставил их Нюрке.
— Только проклятые они, — горячилась тетка. — Никому и радости, ни счастья не принесли. Деда возьми — всю жизнь по ссылкам, да тюрьмам. Жена его разнесчастная, прабабка твоя, тоже намыкалась. А уж как нам он этот короб оставил, так и у нас одно несчастье за другим началось.
Агамемнон в дайджесте знал о злоключениях теткиной семьи. Только были эти несчастья вызваны, скорее, неумеренным потреблением алкоголя, а не каким-то старым проклятием. Вначале Нюрка загремела в больницу по женской лини, уснув на пороге дома в феврале, потом дядя Ваня по пьяни вначале спалил полдома, а потом угодил в тюрягу за избиение прибывших пожарников. У дочки теткиной, конечно, тоже не все ладно было с женской долей. Рано вышла замуж, развелась и присоединилась к доброй семейной традиции.