— Этого не может быть, — после секундной паузы, как можно холоднее, произнес он.
— Основная услуга не выполнена, — спокойно сказал Вадим. — Что будем делать?
— Этого не может быть, — повторил Гарин. Он уже собрался, хотя мысли лихорадочно метались в голове. — Я же лично все видел. Или ты пытаешься меня нагнуть?
— Ты меня с кем-то путаешь. Тебя я очень ценю, ты знаешь. Я просто рассказываю, как обстоят дела. И, кстати, жду до сих пор твоего отчета. Что будем делать?
— Ты уверен?
— Абсолютно.
Виктор хрустнул пальцами, мельком поймав напряженный взгляд Сергея. Видно сильно лицо перекосило, подумал Гарин, быстро проверив возведенную перед началом разговора мысленную стену.
— Если ты уверен абсолютно, — сказал он, тщательно подбирая слова, — надо уточнить насчет второй попытки. Я получаю деньги за выполненную работу. Только за выполненную. А отчет я тебе сейчас на электронную почту сброшу, не волнуйся.
— Тогда ладно. К завтра я все подготовлю. Пока.
Вадим повесил трубку.
— Что случилось? — немедленно спросил Сергей.
Виктор опустил трубку, молча поднялся, подошел к прикроватной тумбочке и извлек желтый конверт. Вытряхнул фотографии. Клиент был снят со спины при плохом освещении, но сомнений не оставалось. Вчера он стрелял именно в этого типа.
Потом Виктор вытащил из-под подушки пистолет и достал магазин. Патроны были самыми обыкновенными — с круглым шариком поблескивающей медной пули.
Он грузно сел на застонавшую кровать. В голове царила сумятица, а перед глазами стояло падающее на траву тело.
— Позвони, пожалуйста, Вике, — глухо сказал Гарин, не глядя на Сергея, — придумай что-нибудь, и сделай так, чтобы она не приезжала. Сегодня мне будет не до нее.
— Ты объяснишь, наконец?
Гарин тупо рассматривал пулю на ладони. Обычная, черт возьми, пуля… Как же так…? Неужели двойник…?
— Представляешь, — Виктор, подняв голову, посмотрел на Сергея странными пустыми глазами, — я влепил в него вчера три пули, причем одну из них — в голову. Но, судя по всему, этот сукин сын до сих пор жив…
Тарас Петровский
Сукин сын был жив. Он лежал на операционном столе и морщился от яркого света. Очнувшись, несколько мгновений назад, первое что он ощутил, была боль. Второе — ослепительный свет хирургической лампы.
Петровский повернул голову на бок.
— Тарас Васильевич, — сказал Ганин, — еще не время.
— Пули вышли? — произнес Петровский и не узнал собственный голос. Вместо привычного баса его уста извергли какое-то скрежетание пополам с хрипом.
— Нет, извлекаем сами, — ответил ассистент Ганина, Тойво Хярмасте, сверкнув скальпелем. — И одну уже извлекли.
Петровский со стоном прикрыл глаза.
— Наркоз не действует? — озадаченно спросила Лика Северская, анестезиолог. — Больно?
— Все в порядке, — ответил Тарас. — Что это со мной, Роман? Старею? Почему они не вышли сами?
— Сложно сказать, Тарас Васильевич, — сквозь полузакрытые веки Петровский увидел, как тот пожал плечами. — Возможно. Вы лучше объясните мне, почему не остались на месте.
— Я должен был многое выяснить. Я достаточно быстро пришел в себя.
— Думаю, что пули не вышли именно по этой причине, — заметил Ганин. Петровский ощутил легкую боль в животе. — Не двигайтесь, Тарас Васильевич, делаем разрез. В вас стреляли еще до трансформации. Поэтому, после нее пули глубоко внедрились в перерожденные ткани. Одного не понимаю, зачем…?
— Это сложно объяснить, Рома. Тополева, небось, уже вызвали?
— Он в приемной сидит, — ответил Тойво. — Нервничает.
— Напрасно, — улыбнулся Петровский.
Он открыл глаза.
Взгляд упирался в белую простыню, натянутую перед лицом. Отсюда Тарасу видны были лишь сосредоточенные лица врачей, да ослепительный обод хирургической лампы.
— Осторожно, — предупредил Ганин, бросив на него быстрый взгляд. — Захватили пулю, сейчас будем доставать.
Петровский стиснул зубы, ожидая боль. Наркоз в подобных случаях действовал плохо или не действовал вообще. Это была еще одна неразрешимая загадка организма оборотня, над которой несколько лет безуспешно бился отдел Ганина.
Но ожидаемой боли не возникло.
— Есть, — довольно произнес Роман и поднял к глазам окровавленный зажим. В нем темнела деформированная пуля. — Вторая.
Пуля, зазвенев, полетела в эмалированный поддон.
— Был еще выстрел в голову, — вспомнил Петровский.
— Ткани уже восстановились, — ответил Ганин. — Ее мы извлекли первой.