— Старший группы, который ни во что не был посвящен? — вспомнил Тарас.
— Теперь уже посвящен, — ответил Тополев. — С ними мы пока ничего понять не можем. Какие два совершенно левых парня, оказавшиеся на кладбище рядом с местом нападения. В час ночи, с фонарями и лопатами. Мелят чушь про какие-то клады.
— Сканировали?
— Да вроде бы правду говорят, — пожал Тополев плечами. — Подержать их еще?
— Зачем?
— Чудные они какие-то, — сказал Антон. — Один из дурки, мы проверили. А второй сторожем на Мосфильме трудится. Ну, и в институте еще. Связались с местным участковым. Он как узнал, что мы товарищей с лопатами на кладбище скрутили, так прям весь задрожал в предвкушении. Говорит, вандализм всех достал уже в поселке. То могилу разроют, то кресты поломают, то еще чего-нибудь учудят. Так что, наших подопечных готов встретить с распростертыми объятиями.
— Отдашь?
— Не знаю, — признался Тополев. — Может, они и вправду клад искали?
— А может, просто, отлично валяют дурака?
Вадим Немченко
Утром на своем письменном столе Немченко обнаружил компакт-диск. «Все копии стерты», — гласил приклеенный к нему стикер. Вадим, не торопясь, включил компьютер и, с некоторыми сомнениями, вставил диск в лоток.
Потом, поиграв пальцами по столу, достал обратно. Повертел в руках. Две мысли и два желания боролись в нем. Страх и банальное любопытство. Что бы сказала Наталья? Что сказала бы моя любимая жена, будь она рядом?
Это жизнь моей дочери, наконец, решил Немченко. Кто я такой, чтобы судить?
Он набрал номер Димы.
— Что с фотографиями? — спросил Вадим.
— Рендерим пока, — непонятно ответил Стременников. — Думаю, еще час — полтора и будет результат.
— По базе, конечно, еще не проверяли?
— А что проверять-то?
— Плохо, — заметил Немченко. — Времени у нас совсем нет.
— Диск смотрел? — после паузы поинтересовался Стременников.
— Ты вот что, Дим. Запись теперь начинай только после моего звонка, договорились?
— А если…?
— Что «если»? Мне не хотелось бы обнаружить увлекательное видео с собственной дочерью на каком-нибудь порносайте.
— Копий не остается, Вадим, — уверенно сказал Дима.
— А для меня это не гарантия, — закончил разговор Немченко. — Только по моему звонку, понял?
— Хорошо, — согласился Стременников и отключился.
Вадим поднялся и прошелся по кабинету. Мыслями он все время возвращался к компакт-диску, лежащему на столе. Что ж ты, Маня, натворила такого, что даже многоопытного Стременникова повергла в шок?
Он решительно открыл ящик стола и смахнул туда диск.
Не сейчас, подумал Вадим. Главное — Голос.
Он остановился у окна.
Поздняя осень. Прекрасная пора. Как мы с Наташкой…
Как же мне тебя не хватает, Ната!
Это были несвоевременные, размягчающие мысли. Хватит, подумал Немченко.
Когда я получу твое фото, дорогой монах, тогда и посмотрим, на чьей стороне будем играть. На твоей или Петровского, которого уже три раза пытались убить и который каким-то образом обзавелся охраной из оборотней. Немченко представил себе пяток таких парней в деле и восхищенно поцокал языком. Эх, мне бы хоть парочку. Да, и Шептун… Заслужить такое мнение о себе человека, вообще ненавидящего все и вся — достижение выше всяких похвал. Так, кто же из них все-таки таракан, интересно? Может быть, Голос просто слишком высокого мнения о себе, любимом?
И, вообще, черт возьми, когда я узнаю, мертв Петровский или нет?
У него на столе зазвонил телефон.
— Слушаю.
— Вадим Дмитриевич, — это был встревоженный голос Сашка. — Все как вы и сказали. Адрюха Палтус пришел. С утра сидит в дежурке.
— Вот как, — удовлетворенно произнес Вадим. — И как он? Ноги в порядке?
— Ноги-то — да, шеф. Мне кажется, немного с головой у него не в порядке, — осторожно произнес Саня. — Бред какой-то несет.
— Давай его ко мне, — оживился Немченко. — Постой-ка, а он на машине приехал?
— Говорит, нет.
— Ладно, — помолчав, сказал Немченко. Загаженный кровью салон Андрюхиной «девятки» встал у него перед глазами. — Пусть поднимается. Разберемся.
Андрей выглядел плохо.
Осунувшееся серое лицо, бескровные губы, небритый подбородок.
И руки. Прежде всего, Вадим увидел его руки. Не ухоженные, спокойные, уверенные в себе, как обычно, а нервные, дергающиеся, с обломанными грязными ногтями. В земле он ковырялся что ли, подумал с неприязнью Немченко. Никак не мог Палтус успокоить свои руки, будто бы вели они свою, отдельную от остального тела жизнь.