— Если Роман ее не решит быстро, — задумчиво произнес Тарас, — то я, Антон, снова стану холостяком.
— Что, все так плохо? — сочувственно спросил Тополев.
— Моей жене уже тридцать лет, Антон.
В кабинете повисла тяжелая тишина.
— А, знаете, — нарушил ее Тополев. — Я вчера как раз с Вепрем разговаривал… о вашей проблеме, Тарас Васильевич…
— Я о ней позавчера с Ганиным поговорил, — сказал Тарас угрюмо. — С пристрастием. Думаешь, почему у них аврал в отделе?
— И что Ганин?
— А… — махнул Петровский рукой. — Что Вепрь?
— Хм… Говорит, что зачатие возможно, только если два… Короче, только если оба в паре — оборотни…
— А он тебе не сказал о последствиях? — устало поинтересовался Петровский.
— О последствиях зачатия?…
— О последствиях превращения женщины в оборотня?
— Нет. А что, есть такие последствия?
Петровский помолчал.
— Нестабильность психики, — грустно сообщил он. — Оборотни женского пола такие штуки, порой, выкидывают… И им, иногда, не помогает наш антидот.
— Ага, — сказал Антон. — То есть, вы уже думали об этом.
— Я семь лет женат, — пожал Петровский плечами. — Конечно, думал…
Господи, подумал Петровский… Почему же я вечен?… Почему мне предстоит встречать еще сто, миллион рассветов, когда моей Майи не окажется рядом? Как же я без нее? Как?!..
Это случилось десять лет назад, вспомнил он.
Тот страшный день, перевернувший всю мою жизнь.
Я только что получил контракт.
Я добился превращения нашего отдела паранормальных явлений в независимую лабораторию.
И ребята поволокли меня на охоту.
Тайга, господи.
Сказочная страна, страшная и любимая.
Огромные ели, уходящие в бездонное небо.
И ночная охота, когда сидишь, выпив уже полбутылки, с Калашниковым и ждешь, когда же оно, когда…
Откуда он взялся, этот волк, я так и не понял.
Он появился сзади, как привидение, беззвучно и легко.
Я только почувствовал его дыхание и взгляд. Тяжелый, почти человеческий.
Я не успел выстрелить.
Я успел лишь обернуться и закричать.
Как же было больно, господи…
Я пришел в себя только в машине, уже перевязанный бинтом из аптечки. Вокруг столпились озабоченные ребята.
— Буду жить, — сказал я тогда и заметил, как водитель, Костя, нервно поддергивая правым глазом, быстро перекрестился.
На следующий день он и рассказал мне, что когда меня нашли, я лежал в обнимку с мертвым полуволком, получеловеком, по самую рукоятку погрузив ему в сердце серебряный, подаренный другом с флота кинжал.
— Чего тут у нас не бывает, — говорил Костя, подбрасывая в огонь сучья. — Разные вещи происходят.
— Страшные?
— Разные… Ты спать ложись, а то вставать рано…
А потом первое превращение… Боже… Когда я чуть не убил свою девушку, побежавшую за мной в кусты, чтобы узнать, что со мной внезапно случилось на первом романтическом свидании.
Или как я жил два месяца в собственной лаборатории, заставляя наших разработать антидот. Два раза я чуть не умер от тестовых препаратов. Но теперь… Теперь… Кем же ты был, оборотень, меня породивший?
Как же теперь? Майя! Снова быть одному?
За окнами машины торопливо проносилась Москва. Середина лета, подумал Петровский. Как быстро бежит время. Только что, вроде, сидели с Виком в детсаду и смолили папиросы, а теперь уже 21-ый век на дворе. Помнится, тогда, в детстве, даже такой разговор состоялся. Нас было четверо, все мы: я, Громов, Вик и Васька Дубинин. Масла в огонь, как обычно, подлил Дубинин. Был он из нас самый… мечтательный, что ли?…
— Ребята, а что вы хотите в жизни? — спросил он. — Все, каждый. Чего хотите достичь?
— Я буду очень большим человеком, — сказал Громов. — Самым-самым…
— Потому, что, фамилия такая? — подначил Вик. — Громобой…
Они рассмеялись над надувшимся Валькой, а потом Дубинин упрямо повторил:
— Так чего же? А, Вик?
— У меня будет всегда жратвы — во, — провел тот по горлу. — И я еще, наверное, изобрету супербомбу.
Тогда, помниться, мы все как раз освоили «Властелина Мира» Беляева и, под руководством Вика принялись разрабатывать вакуумную бомбу. Описания и чертежи, приведенные в книге Александром Беляевым, дополнялись и перерабатывались чуть ли не каждый день, а закончилось все пятерками по физике и взрывом химического кабинета. Но это все было уже много, много позже.