– И ты посадишь меня сзади?
– Да, я посажу тебя сзади.
– Ах, неси чернила, Большой Папочка.
«Некстел» Тима зашипел – частота была служебной.
Дрей засмеялась:
– Ну вот. Что же, придется мне и дальше сидеть на диване вспотевшей и брюхатой.
Тим раскрыл телефон, вышел на кухню и нажал кнопку приема вызова.
– Рэк, это Фрид.
– Как там с «метисами»?
– Как это правильно произносится – Chíngate, pinche cabrón?[2] Не знаю, как переводится.
– Выяснили что-нибудь?
– Меня даже не пустили внутрь посмотреть на Эль Вьейо. Эти ребята здорово прикрывают босса. За клубом сейчас присматривает помощник из местного управления. Это все, что мы смогли сделать. «Метисы» жужжат, будто рой диких пчел. Если «грешники» хотят вытурить их оттуда, пусть попробуют сами.
– Что ты предпримешь?
– После такого? Поеду домой, ребенка воспитывать.
– Я тебя не виню.
Тим отключился и набрал номер командного пункта.
Ответил Хейнс:
– Я же сказал, что позвоню, если появится что-то новое.
– Хоть что-то. Мой телефон включен.
– Ты уже говорил.
Тим склонился над материалами дела, а Дрей с головой погрузилась в просмотр новостей. Время от времени он слышал ее энергичные, но невнятные возгласы, выражавшие самые разные эмоции – отвращение, согласие, насмешку. Комментировать новости таким образом ей нравилось гораздо больше, чем просто смотреть их.
Он разложил перед собой фотографии. Обезображенное лицо Козла, мощный торс Кейнера, темные и злые глаза Дэна. Он бегло просмотрел отчет с места нападения на конвой, который изобиловал официальными терминами. Его глаза остановились на имени погибшего друга.
«На теле помощника судебного исполнителя Фрэнка Полтона обнаружено шесть проникающих огнестрельных ранений, в том числе два сквозных ранения в голову. Фрагменты черепа и мягких тканей найдены в ячейках оградительной сетки и в задней части фургона».
Перед ним промелькнули воспоминания о том дне, когда он впервые вышел на работу после гибели Джинни. Фрэнки болтал с Джимом, остроумно иронизируя по поводу книги «Комми сутра», которую ему всучила жена. Тим хорошо помнил тот момент: тогда юмор подарил ему надежду, что можно еще жить на этой земле. Когда Тим пропал без вести, именно Полтон нашел следы крови в пикапе рядом с фермой, где собирались сектанты. Он вспомнил и те умилительные фотографии, которые Фрэнки скидывал ему несколько раз в год по электронной почте: награждение его дочери, посещающей клуб по плаванию, вечеринки в день рождения, маскарад в Хэллоуин.
Дрей взглянула на него. За прожитые вместе десять лет она научилась понимать, о чем он думает, и всегда чувствовала перемены в его настроении. Она встретилась с ним сочувственным взглядом.
– У него осталось двое детей, – произнес Тим, как будто Дрей не знала этого.
– Не из другой комнаты, – нежно сказала Дрей. – Подойди ко мне, давай поговорим о детях Фрэнки здесь. Не говори об этом из-за стопок служебных документов.
В ее зеленых, с ледяным блеском глазах отражалось мерцание неоновой рекламы препарата «Кларитин».
– О таких вещах нужно говорить только в окружении близких, а не во время работы. Только так ты проявишь дань уважения к погибшим. К Фрэнки, к Хэнку Манконе. И к Фернандо Пересу.
– К кому?
– Это бывший правонарушитель. Он сидел в машине, рядом с которой произошел взрыв. Вот что я думаю: если всем наплевать на смерть этого парня, то весь этот траур можно назвать цирком. Оценивать жизнь разных людей предвзято – все равно, что ходить с закрытыми глазами. К тому же подобный подход не позволяет адекватно оценить ситуацию.
– Ты намекаешь на то, что раньше я был чересчур вспыльчивым?
Она засмеялась:
– Нет. Я говорю о недавней смерти твоего друга. Иногда нужно делать передышку. И разве ты еще не насмотрелся сегодня на очаровательную улыбку Козла Пурдью?
Тим посмотрел на стол, заваленный бумагами и фотографиями, выдохнул и свел лопатки; он чувствовал, что за последний час, который он просидел ссутулившись, у него совершенно свело грудную клетку.
– Чем же мне заняться?
– Покормить меня. – Они выдержали долгую паузу, глядя друг другу в глаза, готовые улыбнуться. – И самому поесть.
Он встал и заглянул в холодильник. Банки с приправами, почерневшее яблоко и ноги от шоколадного Санта-Клауса – вот и все, что там было.
– Я так и думал, что ты собираешься есть этого Санта-Клауса до следующего рождества.
– Рождество будет всего через четыре дня.
– Я скоро начну прятать куски по углам.
– В буфете есть немного семечек.
– Я рассчитывал на что-нибудь более съедобное.
– Такое ощущение, что ты никогда не наедаешься, – ответила Дрей.
Он закрыл холодильник.
– Когда пойдешь в магазин, – продолжала Дрей, – не мог бы ты прихватить мне бутылку земляничной газировки и пачку крекеров?
– Крекеров?
– Да, со вкусом индейки.
– Ладно.
Он сел в недавно купленный подержанный «шевроле-эксплорер» и поехал в магазин, поглядывая на телефон, который почему-то молчал, и пытаясь вспомнить, чем же питалась Дрей последние восемь месяцев, но так и не смог вспомнить. Когда он вернулся домой, в зале никого не было, и только слышалось, как в спальне работает телевизор. Он разорвал упаковку крекеров, открыл газировку и поставил на серебряный поднос – их свадебный подарок, от кого они, правда, уже давно позабыли. На салфетку Тим положил небольшой цветок ириса, который купил по дороге. Ирисы были любимыми цветами Дрей, одним из немногих развлечений, которые она себе позволяла.
Дрей лежала на диване недвижно, как мертвая. Ее живот вздымался между боксерскими трусами и подвернутой футболкой. Вдруг она повернула голову и улыбнулась. Тим вспомнил, как он впервые увидел ее улыбку: на автостоянке рядом с конторой по сбору средств на нужды пожарного управления.
– Тимоти Рэкли, – произнесла она.
Он опустил поднос и поцеловал ее вспотевшую челку. Она посмотрела на еду и недовольно поморщилась.
– Какая гадость! Крекеры с индюшатиной и клубничная содовая? Кто до этого додумался?
Он отдал ей цветок, поставил поднос себе на колени и начал есть.
7
Пятеро мужчин неспешно обошли вокруг бесформенной фигуры в кресле. Руки человека были примотаны к ручкам кресла от кисти до локтя. Вывернутые плечевые суставы, черты лица уже неразличимы от побоев. Он сплюнул накопившуюся во рту кровь, которая струйкой стекла по его подбородку на затертый ковер. Его «конский хвост» спутался и слипся.
Помещение представляло собой перепланированный гараж с белыми пластиковыми окнами в верхней части все еще действующих раздвижных ворот. Здесь стоял запах отработанного машинного масла и смазки для инструментов, разложенных на короткой кухонной стойке. На шатком столе были навалены детали двигателей, запасные колеса и почерневшие гаечные ключи, среди которых одиноко возвышались тиски. Раскладушка в дальнем углу гаража и разбросанная повсюду грязная посуда были единственным свидетельством того, что здесь живет человек.
Дэн остановился, остальные тоже замерли, ожидая его следующего движения. Без своих мотоциклов они выглядели как-то неестественно, ссутулившиеся после многочасовой езды с низким рулем.
– Скажи-ка, – произнес Дэн, – ты ведь все это выдумал?
Человек, судя по шипящему звуку, переходящему в бульканье где-то у гортани, тихонько плакал.
– Нет, я клянусь, ese.[3]
Дэн посмотрел на Кейнера.
– Выплюнь сигарету, истлела уже.
Кейнер прижал фильтр к передним зубам, повертел его во рту, смачно пожевал и выплюнул.
– В жизни не встречал такого курягу, как ты. – Козел поправил свой стеклянный глаз нестриженным ногтем; эта дурная привычка уже превратилась у него в нервный тик. – Так и норовит рак заработать. Что ты будешь делать, когда заболеешь?