– Ты не виноват.
– Я и не говорю, что виноват. Я хочу сказать, что тупо упустил шанс.
Услышав гнев в голосе Тима, Медведь вскинул брови.
– Было бы просто здорово, если бы я чувствовал свою вину. Но я не чувствую. Я чертовски зол на нее. Мне постоянно говорят, что я поступил правильно. Я знаю, что поступил правильно. Задержать пятерых бандитов на пустынной дороге без прикрытия невозможно. – Его голос дрожал от гнева, и Медведь испуганно посмотрел на него. – Она поступила как последняя дура.
– Может быть, она думала…
– Ничего она не думала, Медведь. Ты знаешь это так же, как и я. Ей нужно было запихнуть свою задницу назад в машину. Это все ее упрямство. Что она сказала? «Я никуда не поеду без вас»? Что это еще за ковбойские штучки? – Тим обрушил всю свою ярость на беременную Дрей, которая не сумела скрыться от смертельно опасной банды байкеров. Потом тихо выругался и вытер салфеткой вспотевшее лицо.
– Хорошо, – сказал Медведь. – Она могла ошибиться. Жестоко ошибиться. Может быть, ее подвела излишняя эмоциональность. Она ведь беременна.
«Мне треснуть его по макушке вместо тебя?»
Тим почувствовал, что его губы поневоле растягиваются в улыбке.
Медведь наморщил лоб:
– Что еще?
– Беременность никогда бы не повлияла на нее. Ты же знаешь Дрей.
– Значит, у нее была какая-то причина. – Медведь встретился глазами с Тимом. – Что-то мы упустили.
– Ты прав, – заключил Тим.
Медведь поднялся и бросил на стол несколько банкнот. Они вышли под хор японских прощаний сквозь полоски раскрашенного полотна. Тим нашел в бардачке компакт-диск и покрутил его в пальцах. Сцена с расстрелом его жены была записана на диске в 700 мегабайт.
Медведь перевел взгляд с диска на задумчивое лицо Тима.
– Ты хочешь позвонить ему?
– Да. – Тим вынул сотовый и набрал номер.
Ответил знакомый голос. Тим объяснил, зачем звонит. Человек сказал:
– Ладно, я посмотрю запись, но на этом все. В деле я участвовать не буду. Я знаю, что творилось, когда ты взялся за дело в прошлый раз. Мозги летели во все стороны. Запомни: я в таких делах не участвую.
– Ты не совсем прав, – сказал Тим. – Если я и стрелял, то только в рабочее время.
– Зачем ты звонишь мне?
– Потому что ты – лучший.
Молчаливое согласие. Наконец, его собеседник решил:
– Увидимся через два часа.
– Где?
Но Пит Криндон уже повесил трубку.
19
Мак сидел у двери на стуле, обтянутом хлорвинилом. Он нервничал. Взъерошенные волосы и двухдневная щетина придавали мужественность его миловидному лицу. Увидев Тима и Медведя, он встал, еле заметно согнувшись под тяжестью висящих на ремне принадлежностей, и выдохнул; воздух наполнился запахом мятной жевательной резинки. Как партнер Дрей, он иногда казался слишком навязчивым – оттого, что давно и безнадежно был ею увлечен. Это создавало натянутость в отношениях между ним и Тимом. Увидев Мака сидящим у палаты Дрей, Тим постарался взять себя в руки.
– Есть какие-нибудь изменения?
Мак покачал головой.
– Сейчас у нее медсестра. А из посетителей пускают только родственников.
Тим открыл дверь. Мак хотел войти, но Медведь опустил свою массивную ладонь ему на плечо.
– Рэк, можно мне с тобой?
– Я хочу побыть с ней наедине.
– Ну можно мне только…
– Не сейчас.
Из-за бессонной ночи и тяжелых переживаний Мак потерял всю свою сдержанность. Он уже собирался сказать в ответ какую-то дерзость, но Тим проскользнул в комнату.
Над Дрей склонилась медсестра. Она что-то увлеченно писала, щелкая кнопкой на авторучке со встроенным фонариком. Не оборачиваясь, она поздоровалась с ним:
– Здравствуйте, мистер Рэкли.
Тим опустился в кресло рядом с койкой.
– Здравствуйте. Разве мы встречались?
Она обернулась, и Тим глянул на именную табличку. Прядь ее черных волос обвилась вокруг авторучки.
– В ту ночь, когда к нам поступила Андреа, мы с вами несколько раз говорили.
По пластмассовой трубке в нос Дрей текла коричневатая жидкость. На ее палец был надет пульс-оксиметр. Кардиомонитор показывал слабые всплески сердечной деятельности.
Медсестра сложила в кулак расслабленную кисть Дрей и просунула в него два пальца.
– Сожми мою руку, Андреа. Давай же, сожми.
– Вообще-то она Дрей, до тех пор пока не выведет из себя.
Медсестра улыбнулась и сделала вторую попытку, произнеся ее уменьшительное имя. Посмотрела на Тима, покачала головой и еще что-то черкнула в журнале. Потом она вытерла влажной салфеткой пятнышко йода со лба Дрей.
– Ну что? – спросил он, собравшись с духом.
– Сейчас придет доктор, он поговорит с вами.
Тим перевел дыхание.
– Понятно. – Когда медсестра уже собралась уходить, он легонько тронул ее руку. – Спасибо вам за заботу.
После ее ухода появился доктор. Он тепло приветствовал Тима.
– Операции не будет, да?
– Да, это хорошая новость. Дробина осталась с внутренней стороны грудной клетки, в передней зубчатой мышце. Она не представляет никакой угрозы, поэтому мы не будем ее трогать.
– А что, есть и плохие новости?
– Чем дольше она остается без сознания…
– Ну?
– Тем меньше шансов.
– На что?
– На то, что она выйдет из этого состояния. Или выйдет из него без осложнений. С другой стороны, еще не прошло и суток. Рано говорить об этом всерьез.
– А как ребенок?
– Судя по всему, ребенок здоров. Но поймите, еще неизвестно, как все сложится. Кстати, вы уже знаете пол вашего малыша?
Тим помотал головой.
– А хотите узнать?
– Нет. Мы хотели подождать с этим.
– Ну ладно. – Доктор задержался у двери. – Вы уж простите меня за то, что я тогда наговорил. Я имею в виду… о своей жене. Это было слишком пафосно и, честно говоря, совсем не к месту. На самом деле, мне ужасно тяжело, когда мужья теряют своих жен. Мне очень жаль, что тогда я не нашел нужные слова.
– Поверьте, мне тоже не раз приходилось говорить неприятные вещи. – Тим подал ему руку, и доктор пожал ее. – Я рад, что она ваша пациентка.
– Я позабочусь о ней.
– Спасибо.
Дверь щелкнула, и Тима сразу окружил равномерный гул незаметных устройств и монотонный писк монитора. От засохшего пота кончики волос Дрей потемнели. Тим положил руку на ее живот. Мысли снова перенесли его к детской кроватке. Он вспомнил, как первые три недели после рождения Джинни провел с ней дома. В то время Дрей лежала в больнице, у нее возникли осложнения после кесарева сечения. Сначала он боялся, что эти три недели могут превратиться в восемнадцать лет, но потом вдруг подумал, что было бы гораздо хуже, если бы Джинни не было вовсе.
Медовый месяц они провели в Йосемити. Тим тогда выкроил четыре дня перед очередным заданием, и грусть предстоящего расставания сделала эти дни незабываемо прекрасными. Перед его глазами вновь возникла знакомая картина: оранжевый нейлон палатки пронизан лунным светом; Дрей лежит в спальном мешке. Ее ягодицы напоминают два округлых речных камня, скрытых под белой кожей. Она уткнула голову в плечо, отчего ее щека кажется припухшей. Над левым глазом висит прядь гладких волос. Тиму жарко, он сидит рядом с ней по-турецки и водит кончиком пальца между ее лопаток.
Ее голос слегка приглушен:
– …а если я лишусь ноги?
– Нет.
– А обеих рук?
– Нет.
– А если вдруг ослепну?
– Пройдем через это вместе.
– А если у меня будет дурно пахнуть изо рта?
– Что-нибудь придумаем. Купим зубной эликсир.
– М-м-м. – Она закрыла глаза и придвинулась к нему, как довольная кошка.
– Ты развелся бы со мной, если бы я начала коллекционировать кукол?
– Нет.
– Господи, да ты принимаешь все эти слова буквально. Но ты знай, – она резко приподнялась, чтобы заглянуть ему в глаза, – одно неверное движение, и я выхожу из игры, приятель. Я имею в виду, если у тебя начнется аллергия, лицевой тик, если будешь свистеть в туалете, если на лице появятся безобразные шрамы, если начнешь обращаться ко мне, как к одному из своих парней, станешь покупать подушки со спортивным орнаментом…