Медведь тяжело дышал; воздух со свистом проходил сквозь зубы. Они следовали за конвоем.
Одну из стен просторной комнаты занимало одностороннее зеркало для наблюдения; под ним стояла картонная коробка. В дальнем углу было прикручено болтами металлическое кресло к полу. Надзиратели наручниками прицепили Кейнера к креслу, сковав ему руки и ноги, и оставили наедине с Тимом, Медведем и Геррерой. Кейнер напрягся и начал яростно дергаться из стороны в сторону, пытаясь оторваться от кресла. Медведь хотел было подойти, но Тим остановил его за руку. Кейнер метался в кресле и нещадно крыл все на свете еще минут десять, но наконец устал и затих.
Этот гигант был слишком велик для кресла. Его лицо наполовину закрывала тень. Та же копна черных волос, как и на фотографиях, те же крупные уши, похожие на ломти бекона, плотно прилегающие к черепу. Предплечья словно рельсы, чудовищно широкие запястья. Когда он ворочался, наручники поскрипывали о кресло. Комната быстро наполнилась резким и едким запахом пота.
Тим шагнул ему навстречу. Наконец-то он стоял лицом к лицу с одним из бродячих «грешников». Наконец видел лицо подонка, смотревшего на раненую Дрей. Он забыл о том, что за зеркалом сидели Таннино и Мелейн. Он забыл обо всем, кроме себя, Кейнера и разделявших их полосок бетона. Он оцепенел от ярости и едва различал лицо Кейнера.
Он достал револьвер и направил его в лоб Кейнера. Кейнер удивленно посмотрел на него.
Тим бросил Геррере ключи.
– Расстегни наручники.
Геррера смотрел на Тима с испугом и восхищением.
– Он уже успокоился, – сказал Тим. – Мы ведь взрослые ребята и можем играть в одной песочнице, не так ли?
Кейнер, взъерошенный после своих неудачных попыток разорвать цепи, откинулся на спинку кресла и усмехнулся:
– Да уж.
Голос хрипел в его гортани, это предвещало развитие раковой опухоли.
Геррера отцепил браслеты на его запястьях, но на лодыжках расстегивать не стал. Тим держал Кейнера под прицелом, пока Геррера не отошел, затем опустил револьвер. Кейнер потер окровавленное левое запястье – пока его волокли по коридору, браслет изрезал кожу. Дикие глаза блестели из-под спутанных волос.
– Ты, должно быть, догадываешься, как отчаянно мы тебя искали, – сказал Тим. – Где же ты был?
Кейнер послушно улыбнулся:
– То там, то здесь.
– Вот как.
Было странно наблюдать, как ярость в нем резко сменилась спокойствием.
– Где Дэн Лори?
– Даже смутно не представляю.
– Я знаю, что вы координируете планы. Где он?
– Ты ошибаешься. Я не знаю, где он, а он не знает, где я. Так проще – одного сцапают, другой на свободе. – Он провел по зубам широким и плоским языком.
– Я тебе не верю. Мне кажется, ты в курсе, где он залег.
– Чего это ты так зациклился на Дэне?
– Хочу послать ему букет цветов.
– Ты не поймаешь его. Этот человек – привидение. Один раз тебе удалось взять его на мушку, но это была случайность. Сейчас ты можешь только бегать по его следам.
Чувствуя, что Тим начал не с того, Медведь решил изменить курс.
– Это чтоб никто из сокамерников сзади не подобрался? – поинтересовался он, указав на футболку. – Можем посадить тебя в общую камеру вместе с ребятами из «метисов».
– Ты тупой ублюдок. В тюрьме нет соперников. Там все братья.
– Даже латиносы твои братья? – спросил Геррера. – Я не думаю, что они согласятся с тобой после палмдейлского расстрела.
– Палмдейлский расстрел, – цокнул языком Кейнер. – Сколько из-за него шума.
Медведь пошебуршал рукой в картонной коробке:
– Догадайся, что мы здесь припрятали?
– Нос Майкла Джексона.
Медведь извлек из коробки приводную цепь Кейнера и хлестнул ею по бетонному полу. Кейнер посмотрел на Медведя; его черты исказились в нервной гримасе.
Но Медведь обернулся к зеркалу, надев цепь на шею.
– Ну как?
На лице Кейнера выступила усмешка.
– Думаю, великолепно, – продолжил Медведь, все еще крутясь перед зеркалом. – Но как же ты отмоешься от своих грязных делишек? Стиральным порошком или отбеливателем?
Кейнер ухмыльнулся, думая о чем-то своем.
– Вы ненавидите меня потому, что я отличаюсь от вас, а я ненавижу вас, потому что вы все одинаковые.
– Нет, – ответил Тим. – Мы ненавидим тебя потому, что ты убиваешь людей.
Кейнер пожал плечами.
– Топчи слабых, перепрыгивай через мертвых.
– Пора тебе открывать фабрику по производству наклеек, – сказал Медведь. – И писать на них афоризмы. Вы их наверняка уже столько навыдумывали в своем клубе.
– Давай сразу о главном, – прервал его Кейнер. – Я тебе ни черта не скажу. Ничего об этом деле, – он обвел рукой вокруг, – ты от меня не узнаешь.
– Подожди-ка, – сказал Медведь. – Чего-то не хватает. – Он еще раз запустил руку в вещи Кейнера. Его сжатая кисть замерла в коробке. – Кажется, вспомнил.
Он вышел в коридор и вернулся с большим целлофановым свертком из химчистки. Снял обертку и достал из пакета идеально вычищенную куртку Кейнера. Воротничок был накрахмален, кожа сияла, как новая, даже нашивки, казалось, вот-вот заблестят.
Кейнер издал глубокий, булькающий звук и рванулся с кресла, но грохнулся на пол. Тут он, кажется, наконец понял, где находится, и тихо сел в кресло, сверкая глазами.
Кейнер дернул подбородком, показав на куртку:
– Это объявление войны.
– Ты разве не знал? – ответил Медведь. – Война уже давно объявлена, ублюдок.
Тим не дал Кейнеру оправиться, снова ошарашив его:
– Мы знаем о «слезах Аллаха», о «Гуд Морнинг Вэкейшенс», о девушках, о трупах. Мы знаем все.
Кейнер не мог скрыть удивления, но быстро пришел в себя. Оскалившись, он произнес:
– Не все. Иначе вы не стали бы тут со мной лясы точить.
– У Дядюшки Пита чертовски хитрый план, – ответил Тим.
– Кто сказал, что в этом участвует Дядюшка Пит?
– Я. У нас ушла куча времени на разгадку вашей затеи, но в конце концов мы во всем разобрались.
– До сих пор всем было плевать. Никого не заботили пропавшие латиноски. Да и «метисы». У них никакого уважения к собственности, не то что у нас. Никто не смеет трахать мою милашку, никто. А у них все общее.
– Непохоже, чтобы ты мог сношаться с мексиканкой. – Тим подошел ближе, загородив Кейнера от Медведя и Герреры, и встал с ним лицом к лицу. Кейнер был уже потерян для нормальной жизни, ему все равно, молчать или говорить. Его и так приговорили к пожизненному заключению, к этому прибавят сроки за побег и убийства; терять ему нечего. Если умело задеть Кейнера, тот мог сболтнуть лишнее.
– Ты чертовски прав, – сказал Кейнер.
– Но вы хватали всех, кто под руку попадется. Наугад.
– Наугад, – раздраженно повторил Кейнер, – наугад, говоришь. Тогда почему же вы так долго разбирались? Я отвечу сам – мы старались избегать тех, кого станут разыскивать. Мы искали толстых, но не связывались с беременными. Это могло бы вызвать слишком много напряжения. Помнишь Лэйси Питерсон? Нам не нужна подобная шумиха. Пока не привлечешь внимание общества к какой-нибудь ерунде, никто о ней даже не заикнется. Та залетевшая девка в форме шерифа – о ней по всем каналам трубят. Пристрелишь беременную стерву, и вот тебе готовый выпуск новостей. Нашли труп жирной латиноски – вот тебе и статистика.
После всего ужаса, смерти и разрушения, с которыми Тим сталкивался от Хорватии до Южного централа, его все равно поражало безразличие «грешников» к человеческой жизни. В их насилии не было никакого смысла, только алчность и злоба. Полицейские и соперники из других клубов становились лишь препятствиями на пути, которые нужно было устранить; они получали бы прибыль от наркотиков даже в том случае, если бы большая ее часть наполняла карманы серийных убийц; тела женщин превращались для них в пробные образцы тары для перевозки наркотиков. «Грешники» совершенно бесстрастно выбирали свои жертвы, и все же в одной ошиблись.