Коля получил возможность передвигаться с помощью костылей, сидеть, самостоятельно вставать с постели, поворачиваться. Обычные вещи для нормального, здорового человека. Но как же они сложны для человека, которого искалечила болезнь! Он не выздоровел полностью, но жизнь его стала хоть немного легче.
Потом было еще много таких же сложных, трудных и тяжких пациентов. Я старался, как мог, облегчить их тяжкую участь, облегчить их существование, облегчить их жизнь. Многие из них до сих пор помнят меня, пишут мне, рассказывают о событиях своей жизни. И это мне очень дорого.
Я оперировал пациентов, страдающих не только болезнью Бехтерева. Оперировал больных и с различными заболеваниями суставов, в том числе и так называемыми артрозами – дегенеративными поражениями суставов.
Мне вспоминается Толя Б., двадцати с небольшим лет. У него после вывиха развился артроз тазобедренного сустава. Толя страдал от болей, движения в суставе почти полностью отсутствовали. Я настоятельно предлагал Анатолию «замкнуть» сустав, то есть оперативным путем сделать его совершенно неподвижным, что устранит боли и сделает ногу опорной, выносливой. Эту так называемую операцию артродеза мы производим у молодых людей, у которых все остальные суставы ног здоровы и профессия которых не требует обязательного сохранения подвижности в больном суставе. Эта операция особенно благоприятна для людей, занимающихся физическим трудом. Но Толя был непреклонен. Он и слушать не хотел о замыкании сустава. Он настаивал на «искусственной головке».
Я стремился разубедить Анатолия, потому что считал, да и сейчас считаю, что искусственный полусустав или целый сустав у людей молодых следует делать только тогда, когда ничто другое им не помогает, например, у пациентов с болезнью Бехтерева. Здесь выхода нет. А там, где можно у молодого пациента заменить эту операцию другой, лучше ее не делать. Как бы совершенна ни была операция внутрисуставного протезирования, но все же живая костная ткань и мертвое вещество искусственной головки не очень-то «дружат» между собой и рано или поздно может возникнуть между ними конфликт, чреватый нарушением восстановленной функции сустава. Слишком активная жизнь молодого человека, избыточные нагрузки на искусственную головку могут привести к усталостному перелому ножки протеза или головки его.
Но все-таки мне пришлось уступить Анатолию, и я прооперировал его, заменив его больную, измененную дегенеративным процессом, головку бедра акриловой.
Движения в суставе у него восстановились очень быстро и в полном объеме. Исчезли боли. Он хорошо пользовался ногой и совсем не хромал. Зная, что я готовлю фильм о результатах лечения пациентов, подвергшихся внутрисуставному протезированию, он настоял быть непременным участником его. И во время съемки старался вовсю. Он приседал на корточки. Вставал. Опять приседал. Разводил ноги в стороны. Ходил. Прыгал. Бегал. Он старался продемонстрировать наглядно, насколько хорошо восстановилась его нога. Действительно, она не отличалась от второй, здоровой ноги.
А потом Анатолий исчез с моего горизонта…
И встретились мы с ним через пятнадцать лет.
…Я узнал его сразу. Он рассказал мне, что на протяжении этих пятнадцати лет не знал никаких забот со своей ногой, забыл, что она когда-то у него болела, прекрасно пользовался ею, работал, танцевал, а при случае и плясал вприсядку. Но вот несколько дней тому назад во время пляски он почувствовал внезапную боль в суставе оперированной ноги, боль, как при переломе, – острую, пронизывающую. Сразу же «потерялись» движения в суставе. Он не смог наступить на ногу.
Я осмотрел ногу Анатолия и направил его в рентгеновский кабинет. Мои предположения подтвердились. Сломалась ножка протеза – наступил ее усталостный перелом, перелом металлической ножки от перегрузок.
Рассказал Анатолию, что сломанный протез следует удалить и все же «замкнуть» сустав. Анатолий опять категорически воспротивился этому и потребовал замены протеза на целый.
– Ну, а если вы еще раз сломаете и этот, что тогда делать? – спросил я его. Не сомневаясь ни минуты, он ответил, что тогда еще раз сделаем операцию и заменим сломанный протез на новый – третий по счету.
Я заменил сломанный протез у Анатолия на новый, целый.
Вот уже семь лет Анатолий не появляется. Хочу надеяться, что все благополучно.
Эксперимент был завершен. Со своими наблюдениями я впервые выступил на Всероссийской научной конференции ортопедов-травматологов в Ленинграде в мае тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.
Я беспокоился за свой доклад, за то, как его встретят, так как знал, что к внутрисуставному протезированию среди «сильных мира сего» отношение отрицательное. Правда, тогда у нас в стране никто серьезно разработкой метода не занимался. Я надеялся, что своим материалом сумею доказать целесообразность этой операции для тех пациентов, у которых ничто другое эффекта не дает. Я надеялся на справедливую, объективную, деловую критику.
Наконец, открылась конференция. Повторяю, что впервые присутствовал на подобном форуме. Все меня восхищало, волновало, интересовало, все казалось значительным, необычным, торжественным. И люди. И сама обстановка. И помещение института, где работал сам Роман Романович Вреден, один из основоположников отечественной ортопедии.
Заседание открывает блестящий генерал от медицины – эрудит и умница Семен Семенович Гирголав, один из признанных военных, да, пожалуй, и гражданских травматологов. В президиуме конференции Михаил Исаакович Куслик, Тимофей Сергеевич Зацепин, Владимир Григорьевич Вайнштейн, Федор Родионович Богданов и другие представители старшего поколения отечественных ортопедов, чьи имена ассоциируются у меня с классикой моей специальности, так как ранее, чем увидеть их воочию, я многократно встречал эти имена в книгах, статьях, журналах…
Вот называют мое имя…
Я выхожу на трибуну. Обращаюсь к залу. И удивительное спокойствие нисходит на меня. Я совершенно спокоен. Исчезло волнение. Нет никакого напряжения. Голова совершенно ясная. В ней четко выстроились фразы, которые я должен произнести. А дальше все просто. Речь моя спокойна и логична. Это я четко понимаю. Контролирую свои мысли, свои движения. Показываю слайды, на которых проходят один за другим мои пациенты. Вот Гена… Вот Николай В. …Вот Толя Б. …Для меня это не просто картинки. Для меня это люди, с которыми пережито так много, что они стали родными, близкими… Это люди, судьба которых мне далеко не безразлична… Ведь про каждого из них я мог бы рассказывать бесконечно долго и не казенно – так было, так стало, – а детально не только об их физическом состоянии, о болях, о подвижности в суставах до и после операции, как это я сейчас делаю, но и об их стремлениях, душевных переживаниях, надеждах и мечтах, об их мужестве, о пережитом ими…
Очень хочется говорить об этом. Но не имею права. Язык мой должен быть бесстрастным и академичным, сухим и объективным. Только факты… Одни факты безо всякой эмоциональной окраски. Эмоциям здесь не место. А так хочется поведать собравшимся о сильной воле Николая В.! Какое мужество он проявил в ответственнейшие недели послеоперационного периода! С каким мужеством он, сжав зубы, «разрабатывал» свои новые суставы, закусив губы от боли! Да разве он один? А другие?
Вот произнесена последняя фраза. Уложился точно в отведенные для доклада минуты.
Зал молчит. Я все время чувствовал, что хорошо слушали меня… А вот что будет, когда зал заговорит? И заговорит ли он?
Заседание продолжается. Сижу на своем месте. На трибуне следующий докладчик…
Объявлен перерыв. Мои спутники поздравляют меня с хорошо сделанным докладом… Поздравляют и посторонние.
После перерыва заседание будет продолжено: ответы на вопросы и обсуждение докладов – самое важное для меня. Как воспримут то, чему я отдал столько труда, времени и сил?
И началось.
Было задано несколько малозначащих вопросов докладчикам, в том числе два вопроса мне. А потом начались выступления в прениях.