Новодворский глянул на него внезапно просветлевшим взглядом:
— Образовательный ценз? Дифференцированный подход? Система квот? Представительское меньшинство? — начал сыпать он политологической терминологией, а потом снова потух: — Ничего, ничего не работает... "Не надейтесь на князи, на сыны человеческия, в них же несть спасения!" Суета сует и томление духа...
Он цитировал Книгу, которую проклинал всю свою жизнь — и это было страшно. Практик и отец революции вдруг дернулся всем телом и почесал локтевой сгиб, который представлял собой сплошной кровоподтек.
— Пора, уже пора... Ночь кончается, маяк горит, рецепт записан... А война никогда не кончится, слышите вы? Нет больше границ! Война идет в человеческих душах! Везде, в любой стране вы найдете имперцев, и лоялистов, и башибузуков — куда бы вы ни поехали! Отправляйтесь хоть в Нихон или на Сипангу — одно и то же, кругом одно и то же... Свобода, равенство, братство... Порядок, стабильность, традиции... Люди, которые хотят одного и того же, убивают друг друга и не перестанут этого делать ни-ког-да... Вот вам записка к Упманису, он работает в пресс-центре. Вас пропустят! И это — загляните в "Заведение", вам там понравится! А я пойду, мне пора, совсем пора... — и дерганной, вихляющей походкой скрылся в дверях маяка.
Он так и сказал — с большой буквы и по-имперски. "Заведение". Сразу стало понятно — это не абстрактное понятие, а вполне конкретное место. От названия так и веяло духом старорежимщины, и я пожал плечами — почему бы и нет?
Вколотив ноги в яловые офицерские сапоги, я раздумывал некоторое время, не стоило ли мне надеть еще и хаки с фуражкой — но потом передумал. Я, в конце концов, спецкор, а не провокатор. Да и сапоги переодену, как только куплю шнурки для ботинок — старые оказались самого низкого качества.
— Пойдем, Тес?
— Пойдем, масса... — мы прошагали по вымощенной песчаником тропинке в сторону Розового предместья — единственной части Зурбагана, не окрашенной в синий цвет.
Абиссинец вдруг остановился и сказал:
— Я — за традиции и порядок, масса. Но традиция кушать человека — плохая традиция.
Удивительно логичные вещи он порой говорил, этот свирепый мавр.
— ...пароход идет
Мимо пристани!
Будем печи мы топить
Лоялистами!
"Заведение" действительно начинало мне стремительно нравиться.
А потом я увидел того, кому принадлежал этот замечательный бархатный баритон, выводящий хулиганские куплеты времен самого начала мятежа имперских добровольцев. На террасе под вывеской, закинув ноги на стол в точно таких же, как у меня, яловых сапогах и опершись спиной о стену на семиструнной гитаре бренчал некто Феликс Карский, нагло пялясь на меня своими бесстыжими глазами.
— Эх, яблочко
Да с голубикою,
Подходи, эмиссар —
Глазик выколю!
Глазик выколю — второй останется,
Чтобы знал, хамло, кому кланяться! — допел он и помахал мне рукой: — Доброе утро, поручик!
Меня оторопь взяла, если честно. Карский — здесь! Что ж — удивляться не приходится, а потому я выдал первое, что пришло в голову, воспользовавшись классикой лаймовской литературы:
— Что вы хотите этим сказать? Желаете мне доброго утра? Или утверждаете, что утро доброе и неважно, что я о нем думаю? Или, может, вы хотите сказать, что испытали на себе доброту этого утра? Или вы считаете, что все должны быть добрыми в это утро?
— Все это сразу, я полагаю, — Карский хохотнул, отложил гитару и встал, подходя ко мне для рукопожатия, — А еще я полагаю, что ты всё такой же непроходимый зануда! Чего руку тянешь, иди, я тебя обниму!
— У вас всегда тут так многолюдно? — зал был полон, за каждым столом сидело по пять-семь человек, все — с оружием, и все говорили по-имперски.
Феликс снова взял в руки гитару:
— Эх яблочко,
Да ты неспелое...
Лоялистское дело
Погорелое!.. — опустошил стопку водки, занюхал местным лимоном и сказал: — Нет, только во время фестиваля. Сотня стволов легко остудят горячие головы, которые перепьются и пойдут крушить мироедов, ретроградов и мракобесов — то есть нас и тевтонов. Вон, через дорогу "Астория" — у них на крыше пулемет стоит. Тевтоны — народ основательный. Ну что, останешься с нами сегодня? Будет жарко, я тебе обещаю. Учитывая тот факт, что ночью начнет заседать Конгресс, гавань завтра будет полна трупами, как суп — клецками.
— Вот об этом я и хотел поговорить... Тут один человек дал мне рекомендательное письмо в пресс-службу Континентального Конгресса, нужно бы приодеться соответствующе.
Карский оглядел меня с ног до головы и хмыкнул. Потом возвел очи горе и задумчиво пялился в потолок некоторое время.
— Я дам тебе...
— Парабеллум?
— Почему — парабеллум? Френч, брюки-классика и белая сорочка. И штиблеты.
— Нет-нет, увольте, только не штиблеты, достаточно будет гуталина, щетки и новых шнурков...
Каждая моя попытка носить гражданские туфли оканчивалась кровавыми мозолями, да и вообще — в целом доставляла страдания и невезение.
— Эх, яблочко,
Бочок подпорченный,
Еду-еду я домой
Раскуроченный... — пить водку с утра — моветон, но Феликса это никогда не смущало.
Чем отличается имперский офицер от лоялистского эмиссара? Офицер всегда до синевы выбрит и слегка пьян, эмиссар — до синевы пьян и слегка выбрит.
— Знаешь, Феликс, я тут на маяке встретил Новодворского... — мои слова заставили его зрачки расшириться, а потом вернуться в нормальное состояние.
— Надеюсь, не прикончил бедолагу? Он там у них был самым адекватным, настоящий идеалист с пламенным взором... Сейчас расплевался с соратниками и умирает от рака.
Значит, всё-таки — рак.
— Масса! — прогудел голос абиссинца, — Масса, мне тоже нужна другая одежда. Или вы меня оставите здесь? Здесь добрые люди — меня угостили у каждого стола, мимо которого я проходил!
Мы с Карским переглянулись и разулыбались — если бы он еще и присел, то всё — поминай как звали. Пока "Черного ворона" без акцента не споёт и на образа не перекрестится — черта с два его бы выпустили. Хотя с «перекреститься» у богобоязненного мавра проблем бы точно не возникло — как ты Джа ни называй, это Он и есть — хоть в Натале, хоть в Империи, хоть в Абиссинии.
— А ты умеешь стрелять из пулемета? — вдруг спросил Феликс.
— Нет, масса, не умею. Зато я умею драться!
— Он убил человек сорок, — пояснил я.
Феликс уважительно оттопырил нижнюю губу и кивнул:
— Такие люди нам нужны. Хочешь — возьму тебя на работу в "Заведение"? Достойная оплата, бесплатное питание, койка и по истечении срока контракта — имперское подданство, а?
— Хочу, масса, я за этим и пришел в Зурбаган — искать работу. Но чтоб никого убивать не пришлось... — грустно покачал головой Тесфайе.
— А вот этого не обещаю — уж больно место у нас специфическое, — вздохнул Карский.
— Никогда мне не отмыться, масса, никогда!..
XIII ФЕСТИВАЛЬ
"Двадцатый Зурбаганский фестиваль уличного искусства" — вот как это называлось. Каждый год власти города выделяли целую улицу в старой части Зурбагана под его проведение. Стены домов и заборы превращались в красочные фрески, созданные усилиями художников, на тротуарах поднимали паруса палатки и навесы с кулинарными изысками, прямо на проезжей части устраивались труппы бродячих музыкантов, танцоров, циркачей...