Генри взялся за медный дверной молоток, сделанный в виде сжатого кулака, и стукнул. За дверью сразу послышалось шарканье, затем она отворилась, и Патрик Уэлш пригласил его:
— Входите, приятель. Прошу.
В красной пижаме, черном махровом халате и старых шлепанцах из верблюжьей шерсти Патрик выглядел еще более грузным и неуклюжим. Он провел Генри в квартиру, которая представляла собой огромную студию. «Вот как они живут, художники», — подумал Генри. Комната была на редкость неопрятна, но даже беспорядок выглядел красиво. Бронзовые флорентийские статуэтки теснили деревянные африканские фигурки и керамические перуанские. На простом массивном дубовом столе сдвинуты в сторону книги и рисунки и поставлен каменный кувшин с одной-единственной золотистой хризантемой. У окна на мольберте смелый стилизованный набросок цветка. На стенах несколько рисунков чернилами и тушью, очевидно, работы самого Патрика. Сверкающая яркими красками маленькая византийская икона, а рядом рекламный плакат. Все как будто в беспорядке, а впечатление цельное; оригинальный вкус хозяина объединял все эти разнородные предметы.
— Хотите выпить? — спросил Патрик и щедрой рукой налил в высокие стаканы ирландского виски. Одним глотком он осушил свой стакан, снова его наполнил и повернулся к Генри. — Слушаю?
— Элен звонила вам вечером в тот последний день? — спросил Генри. Патрик свирепо глянул на него.
— Допустим. А разве это запрещено законом?
— Нет. Но почему вы раньше этого не сказали?
— А вы не спрашивали. Вы спросили, видел ли я ее, и я ответил, нет, не видел.
— Нам было бы куда проще работать, если бы люди хоть что-то сообщали сами. Что она вам говорила?
— Ничего существенного. Просто дружеский звонок. Генри вынул записную книжку и с нарочитой неторопливостью перелистал ее.
— «Доктор говорит, что это совершенно точно. Я не знаю, что делать. Он никогда не оставит ее — вы сами знаете. Я бы хотела умереть», — прочел он ровным голосом.
Наступило напряженное молчание. Затем Патрик сказал:
— Наверно, эта дура Олуэн…
— Мисс Пайпер сообщила мне то, что случайно услышала. — Патрик ехидно рассмеялся. Не обращая на него внимания. Генри продолжал:
— Не думаю, чтобы она говорила неправду. Но точно знать этого я не могу. Если вы повторите мне слово в слово то, что вам сказала Элен Пэнкхерст…
Лицо Патрика стало старше, морщинистей.
— Вы говорите, что Элен убита. Я в этом сомневаюсь. Я думаю, бедная девочка покончила с собой. У нее были… неприятности. В чем они заключались — вам все равно, если ее не убивали, а если убили — значит, ее неприятности тут ни при чем. Только поверьте мне на слово, вы идете по ложному следу. Искать надо в другом направлении. Вы обращаетесь за информацией по неправильному адресу.
— Куда же мне обратиться?
— Почем я знаю? — Патрик снова начал злиться. — Не мне вас учить.
— Мистер Уэлш, ну как вы не поймете? Я не за сплетнями охочусь, мне нужно узнать правду. И пока я не выясню все, что относится к Элен и тем самым может иметь касательство к ее гибели, я буду продолжать расспросы.
Они помолчали, и Патрик снова наполнил стаканы. Наконец он решился.
— Наверно, я старый дурак, но так уж и быть расскажу вам все, что знаю. — Он отпил виски и продолжал:
— Элен была влюблена. Не спрашивайте в кого, она мне этого не сказала. Просто объяснила ситуацию, не называя имен. У этого человека, — мы назовем его М, — есть жена. N обещал Элен, что, когда появится возможность, он разведется с женой и они смогут пожениться. Но пока все нужно держать в тайне. Что оставалось делать бедняжке? Пришлось примириться с этим положением. Но тут возникло новое, ужасное осложнение — Элен заметила, что N нездоров. Как дочь врача, она в таких вещах немного разбиралась. Элен настояла, чтобы, ничего не говоря жене, N побывал у доктора. После этого Элен сама поговорила с доктором, который считал ее женой N. Как раз в день своей смерти она узнала результат анализов и позвонила мне. Врач ей сказал, что у N — неизлечимый рак и ему осталось жить не больше года. Сам N, конечно, этого не знает. Элен была в отчаянии. Им остался только год, и она хотела провести хоть этот год с ним вместе. О разводе она уже не думала. Но как, не открывая ему правды, убедить N уйти от жены? Теперь вам ясно, что подслушала Олуэн? Вас больше не удивляет то, что Элен покончила с собой?
Последовало долгое молчание. Затем Генри спросил:
— Допустим, вы действительно не знаете, кто такой этот N. Но почему вы так старались, чтобы я ничего не узнал об отношениях Элен с Майклом Хили?
Патрик неприязненно сверкнул глазами.
— Ловите?
— Не собираюсь. Просто задаю вопрос. Все остальные взахлеб рассказывали мне насчет Элен и Майкла. Вы единственный…
— Да кто эти остальные? — разозлился Патрик. — Небось одна Олуэн!
— Не только она. Мисс Френч, и мистер Горинг, и даже миссис Хили. Да и сам мистер Хили не отрицает этого. Скажите честно, Майкл Хили это и есть N?
— Может, так, а может быть, и нет. Она мне ничего не говорила.
— Ясно, — задумчиво произнес Генри. Ему вспомнилось осунувшееся лицо Майкла Хили, его лихорадочная оживленность, горькая ирония, звучавшая в его голосе. Припомнилось ему и то, что говорил во, время ленча Горинг, и намеки Николаса Найта… Нет ничего невероятного в том, что талантливый фотограф, которому едва за сорок, смертельно болен. Сам он может не знать о своей болезни, но, наверное, все же о чем-то догадывается.
Это многое объясняет. Вот, значит, какую тайну стараются скрыть от полиции сотрудники «Стиля»? Предположим, что о болезни Майкла знают и другие. Элен умерла, но Майкл, которого в редакции все любят, жив, и его друзья опасаются, что полицейский инспектор, проводя расследование, самым жестоким образом откроет ему правду.
А что сам он сделал бы на их месте? Будучи людьми неглупыми и понимая, что им не удастся сохранить в тайне роман Элен и Майкла, они спешат рассказать о нем, выставить все напоказ, но при этом скрыть трагическую сторону романа, сделать вид, что он был всего лишь капризом, пустячком. И все же некоторые факты не укладываются в их схему. А ведь его профессия в том и состоит, чтобы заниматься фактами. Фактами, а не предположениями. И он спросил:
— Мистер Уэлш, вы часто работаете по ночам? Патрик хмыкнул.
— Вот уж нет! Я староват для этого. Два раза в год приходится, когда мы делаем парижский выпуск. А вообще-то я стараюсь вовремя уходить, — он обвел рукой студию. — Меня тут ждет работа. Я художник. Не могу же я только макеты делать. Пейте виски. Продался я в этот «Стиль»», как потаскушка. Хорошо хоть, много платят.
— Да уж, наверное, немало. А вы женаты, мистер Уэлш? — вдруг спросил Генри.
Патрик багрово покраснел.
— Конечно, нет.
— И никогда не были? — Видя, что он молчит, Генри добавил:
— Я легко могу это выяснить в Соммерсет Хаузе, в нотариальных архивах.
Патрику явно было не по себе. Потом он жалобно проговорил, для пущей трогательности усилив свой ирландский акцент:
— Друг мой, не станете же вы за грехи молодости портить жизнь ни в чем не повинному человеку? Если я отвечу вам, это дальше не пойдет?
— А это имеет отношение к делу об убийстве?
— Никакого. Ни малейшего.
— Судить об этом буду я. Ну, рассказывайте. Патрик подбросил в огонь полено.
— Это давняя история, — сказал он. — Ей было девятнадцать, мне двадцать один. Я тогда учился живописи и ни гроша не имел за душой, а она была из знатной семьи и тоже студентка, изучала литературу. Сумасшествие, конечно, но первый год мы были счастливы. Огорчения начались потом. Она оказалась дьявольски честолюбивой. Я же предпочитал жить в мансарде и писать картины. Пошли ссоры, обиды. Через три года она бросила меня. Вот и все.
— Вы развелись?
— Конечно, нет. Ведь мы оба католики.
— Когда же вы встретились снова? Патрик рассвирепел.
— Да откуда вы взяли, что мы…
— Ну, догадаться нетрудно. Думаю, я даже знаю, кто ваша жена, — мисс Марджори Френч, главный редактор «Стиля».