Марджори была достаточно умна, чтобы, не впадая в тщеславие, оценить свои достоинства. И оттого еще сильнее беспокоилась: кого назначить своей преемницей? Ей ведь вскоре придется уйти. Кто займет ее место – Тереза или Элен? На первый взгляд из Терезы никогда не выйдет главный редактор. Ей не хватает усидчивости, такта, чувства ответственности, порой она ленится – и все же в ней есть то, что более всего нужно журналу и без чего он погибнет.
Элен, казалось бы, подходит больше, но она не может угадать, что будет гвоздем сезона. И еще одно: Марджори знает, что Элен предана журналу и будет спокойно работать и под руководством Терезы. А вот Тереза ясно дала понять: если редактором будет Элен, она тут не останется.
Марджори закрыла глаза и, как велел ей доктор, расслабилась. Но, услышав где-то совсем рядом торопливый стук машинки, подняла голову. Конечно, это не мисс Филд – она слишком далеко. Печатают в соседней комнате, у Олуэн.
Марджори сердито поднялась с кушетки и вышла в коридор. Так и есть: в комнате Олуэн горит свет.
Олуэн Пайпер, редактор отдела искусств, выглядела весьма эксцентрично. Некрасивая, в ярко-оранжевом вечернем платье, которое ей вовсе не шло, и в больших роговых очках, она с усердием стучала на машинке. Чтобы чувствовать себя удобнее, она даже разулась. На полу валялись парчовые туфли, а рядом с ними небрежно сброшенная белая мохеровая шаль.
Олуэя не слышала, как отворилась дверь. Лишь когда Марджори строго ее окликнула, девушка удивленно подняла глаза.
– Что вы здесь делаете, Олуэн, в такое время?
– Извините, мисс Френч, я не хотела… – смутилась Олуэн.
– Некоторым из нас пришлось остаться допоздна, так как готовится парижский выпуск, – сказала Марджори. – Но вы едва ли так уж перегружены работой.
Олуэн покраснела.
– Нет, нет.., конечно, нет. Я только.., ну… Я сейчас видела премьеру «Люцифера»… И я в таком восторге!.. – Олуэн сняла очки. Ее смущение прошло, и она сияла от возбуждения. – Это огромное событие в истории английского театра, мисс Френч. Я просто должна была все записать, под свежим впечатлением…
– Апрельский номер уже распланирован.
– Мисс Френч, я знаю, но Джона Хартли непременно нужно снять в этом замечательном гриме. Я видела его после спектакля, и он обещал рассказать, как он – актер антибрехтовской школы – понимает пьесу.
– Вы молодчина, Олуэн. Поздравляю, – Марджори постаралась, чтобы голос ее прозвучал тепло и дружелюбно. – Мы дадим ваш материал в апрельском номере. Но, право, вам пора домой. Не нужно переутомляться.
– О, что вы, я люблю работать по ночам…
Марджори Френч взглянула на взволнованное молодое лицо, на безнадежно безвкусное, закапанное чернилами платье, на неуклюжие ноги-тумбы – и как бы узнала себя в свои двадцать два года, нескладную выпускницу Кембриджа, окончившую курс с отличием и страстно увлеченную вечными проблемами искусства.
Но отражение в стенном зеркале глядело на нее с безжалостной насмешкой: элегантная, затянутая в корсет дама с подсиненными волосами…
– Мода – это тоже искусство, – сказала она вслух.
– Конечно, мисс Френч, – вежливо согласилась Олуэн.
Марджори попрощалась и быстрыми шагами направилась в свой кабинет.
Половина второго. Страсти мало-помалу улеглись, и все почувствовали, как они устали. Не без едких замечаний были наконец одобрены последние листы макета, и фотостат закрыли чехлом до утра. Дональд Маккей вытер лоб и натянул пиджак. Патрик Уэлш мог теперь со спокойной совестью глотнуть ирландского виски из спрятанной в нижнем ящике стола фляжки, после чего тихонько засвистел себе под нос. Патрик был доволен вечером, он от души наслаждался этими темпераментными поединками, из которых почти всегда выходил победителем.
В комнате отдыха Тереза Мастере пудрила свой изящный носик. Майкл Хили, расчесав прямые светлые волосы, с огорчением заметил, что красная гвоздика у него в петлице завяла. Марджори Френч поправила шляпу и попросила Рэчел Филд вызвать по телефону такси. Затем, чувствуя себя немного виноватой, она вошла в кабинет Элен.
Та сидела за машинкой. Ее стол был завален грудой бумаг и листов макета. Темные волосы Элен растрепались, росинки пота на остром, немного длинноватом носу блестели почти так же ярко, как искусственные камешки в оправе ее очков.
– Мне очень не хочется оставлять вас одну, дорогая Элен, – начала Марджори. – Может быть, мне остаться и помочь вам?
– Нет, спасибо, Марджори, – суховато отказалась Элен. – Когда вы все уйдете, я смогу наконец спокойно поработать.
– Ну ладно, – согласилась Марджори, – но завтра вы непременно должны взять выходной.
– Боюсь, что не смогу. Завтра надо представлять апрельские модели. Я приму ванну, позавтракаю и вернусь.
Марджори неохотно удалилась. Элен вставила в машинку чистый лист бумаги и написала: «В Париже утверждают, что весной будут в моде отрепья и лохмотья…»
В этот момент появился Годфри Горинг, директор издательства «Стиль». Ему едва перевалило за пятьдесят, и его респектабельная внешность – седые волосы и внушительная осанка – давала верное представление о роде его занятий: деловой человек с головы до ног. Несколько лет назад, когда журнал испытывал серьезные затруднения, Горинг сумел вытащить «Стиль» из беды. И удалось ему это потому, что он ни в чем не мешал своим сотрудникам. Гордясь тем, что у него в журнале работают крупнейшие специалисты эфемерного искусства моды, он предоставлял им полную свободу действий. Мирился с их горячими темпераментами, выходками и терпимо относился к самым сумасбродным идеям. Успех или неудачу этих идей он оценивал просто: в зависимости от заказов, поступающих от владельцев крупных фирм готового платья, модели которых продаются по самым высоким ценам. Лишь когда доходы начинали падать, он позволял себе давать осторожные рекомендации своим редакторам.