Котики забрались на плоты и начали расчехлять моторы и пристегивать снаряжение. Акваланги — баллоны, маски, ласты — сняли и сложили. Поверх гидрокостюмов надели кевларовые бронежилеты и амуницию, пристегнули и подключили рации, вставили в уши раковины наушников. Головные уборы по обыкновению поражали разнообразием: лыжные шапочки, вязаные шлемы или зеленые шарфы, сложенные треугольником и повязанные наподобие банданы. Под ластами обнаружились башмаки с толстыми резиновыми подошвами — обувь, специально разработанная для лазания по скользкой стальной поверхности. Все проделывал ось в полном молчании, не считая редких кодовых щелчков рации: каждое движение было отрепетировано бесчисленное число раз. Чуть заметное в ночи движение рукой, палец вверх — и две пары плотов стали расходиться, погоняемые почти бесшумными моторами с глушителями. Группа Мёрдока направлялась прямо на юг, навстречу «Йюдюки Мару», а отделение Де Витта — на юго-восток, к «Ормузу».
Плоты «Синего» отделения двигались бок о бок со скоростью двенадцать узлов, подпрыгивая на волнах. Мёрдок держал в руках портативный радар, время от времени уточняя местоположение «Йюдюки Мару». Частота сигнала практически не отличалась от той, которой пользовались вертолеты, что последние несколько дней почти непрерывно кружили над японским кораблем.
На протяжении следующей четверти часа «Йюдюки Мару» оставался прямо по курсу. Вскоре Котики заметили теплоход — он шел прямо на них, усеянный огнями, как рождественская елка. Похитители явно не собирались скрывать своего присутствия, словно приглашая Котиков на борт.
Ну что ж, тем самым они предоставляли Котикам одно важное преимущество: вряд ли часовые на палубе используют приборы ночного видения. Ведь избыток света ослеплял бы их каждый раз, стоило им только отвернуться от воды. Значит, Котики в черной одежде, с черными лицами, на черных плотах для них невидимы, и шансов заметить их немного.
Не доходя трехсот ярдов до носа «Йюдюки Мару», БНСы разошлись. Маккензи, Гарсия и Хиггинс отклонились влево; Мёрдок, Роселли, Браун и Эллсуорт — вправо. Плоты теперь связывал лишь тонкий, но прочный трос длиной в два футбольных поля, держались они ярдах в двухстах друг от друга. Расстояние до теплохода сокращалось медленнее: трос заметно тормозил движение, да и волнение усилилось.
Наконец, из темноты на них надвинулся нос «Йюдюки Мару», окаймленный белыми усами пены. На исполинском черном утесе корпуса корабля белел массивный замок надстройки. Слышался ритмичный гул работающих машин, теплоход прошел между плотами.
Как только нос корабля подцепил трос, Мёрдок заглушил мотор. Надувную лодку рывком развернуло на 180 градусов; Котики, вцепившись в леера, удержались на местах. «Йюдюки Мару», не замедлив хода, тащил их за собой, обдавая фонтанами брызг. Плоты почти мгновенно прижало к стальному борту теплохода, однако так и должно было случиться, поэтому руки в черных перчатках тут же и смягчили удар. Браун тотчас зафиксировал плот магнитом, к которому крепился трос, хотя волны неустанно швыряли их вверх и вниз. Эллсуорт бросил за борт шнур гидрофона, в то время как Роселли раздвигал длинный телескопический шест из алюминия с крюком на конце.
В раздвинутом состоянии шест имел в длину тридцать футов — вполне достаточно для того, чтобы Роселли, удерживаемый в вертикальном положении товарищами, зацепил крюк с резиновой прокладкой за фальшборт.
— Держит, — бросил Роселли, крепко дернув шест вниз. Волнение угрожало сбросить его вместе с шестом в море, но он умело компенсировал качку. Корма «Йюдюки Мару» нависала всего в каких-то двадцати ярдах, вращение двух огромных винтов наполняло воздух грозным гулом.
Мёрдок кивнул и нажал на клавишу гидрофона. Маленький приборчик на батарейках передавал сигнал в ультразвуковом диапазоне. Мёрдок быстро набрал на пульте комбинацию из трех цифр — закодированное сообщение «Санта-Фе», что Котики зацепились за «Йюдюки Мару» и готовы подняться на борт.
У противоположного борта «Йюдюки Мару» Маккензи и его люди проделывали то же самое, но каждому отделению приходилось действовать так, словно они одни. Передав сообщение на «Санта-Фе», Мёрдок дважды хлопнул Роселли по плечу и поднял большой палец. Тот кивнул, уперся резиновыми подошвами в борт «Йюдюки Мару», дождался, пока очередная волна не подтолкнула его вверх, и полез по шесту, словно по канату, как будто под ногами не скользкая обшивка, а шершавый утес.
Не сводя глаз с Роселли, Мёрдок отстегнул свой «хеклер и кох», снял с пламегасителя защитный чехол, взял автомат на изготовку и передернул затвор.
Настало время прояснить ситуацию.
23.11 (20.11 по Гринвичу)
Грузовое судно «Йюдюки Мару».
Шаг за шагом Роселли, словно муха, карабкался вверх по борту.
Прогулка оказалась весьма опасной, борт нависал над плотом, и часть пути Роселли пришлось проделать вниз головой. Внизу кипела вода; первые шаги дались особенно трудно, поскольку обшивка со временем покрылась толстым слоем слизи. Выше борт сделался суше, но подъем все равно осложнялся сильной качкой. К счастью, корабль болтало куда меньше, чем плот, — будь волнение сильнее, Котикам пришлось бы высаживаться с вертолетов, как предлагал Роселли при подготовке операции.
Все же Роселли учили и более сложным восхождениям: ему случалось подниматься по скользким тросам, под струями воды, которыми окатывали его из брандспойтов инструкторы и друзья-курсанты. Добравшись до фальшборта, он задержался, чтобы отстегнуть страховочный карабин и зацепить его за поручень. После этого он уцепился за фальшборт, подтянулся и осторожно заглянул на палубу.
Как и предполагал новый лейтенант, на корме дежурил часовой... нет, двое. Оба были вооружены «Калашниковыми», а у стены стояла знакомая длинная труба с двумя рукоятками — гранатомет РПГ. Оба часовых хорошо освещались огнями с мостика. Один щеголял густой черной бородой, другой — недельной щетиной. Оба в невыразительной бурой или темно-оливковой форме, которая могла принадлежать любой армии мира. Одно было очевидно: эти двое никак уж не японцы, а значит, они могли попасть сюда только с «Ормуза».
Один из них, очевидно, только что поднялся на кормовую палубу. Он снял с плеча АКМ и прислонил его к скамье, где сидел второй.
— Салям, — произнес первый и потянулся к карману гимнастерки. — Сегар маил дарид?
— Тешакор миконам, — ответил сидящий и взял у первого сигарету. — Кебрит дарид?
— Балех. Инджо.
Роселли пробрала легкая дрожь. Высаживаясь с вертушки, они как раз напоролись бы на этих двоих. И одним выстрелом из РПГ вертолет разнесло бы на куски ничуть не менее эффективно, чем хваленый американский «Стингер».
Уже не первый раз Роселли пожалел, что не говорит по-арабски... хотя нет, арабский здесь ни при чем. Эти люди — иранцы и говорят на фарси. Впрочем, что бы они ни говорили, это была простая болтовня. Не видя поводов для беспокойства, они скучали на вахте, курили, болтали и для очистки совести время от времени поглядывали вокруг. В какой-то момент один из них посмотрел в упор на Роселли, но черные одежда и грим, прищуренные — чтобы не было видно белков — глаза и полная неподвижность сыграли роль плаща-невидимки.
Все же Роселли избегал смотреть иранцам в глаза. Пусть наука и не признала до сих пор этот феномен, Роселли — закаленный боец — не сомневался в том, что люди каким-то шестым чувством ощущают направленный на них взгляд. Роселли мало интересовало то, чем это объясняется — неведомым чутьем или обострением обычных чувств — обоняния или слуха. С ним такое случалось, и не раз. Поэтому молниеносно оценив обстановку, он опустил глаза, глядя на палубу у них под ногами.
Его не заметили. Иранцы продолжали неспешную беседу, попыхивая сигаретами, вонь которых заглушала и запах застоявшейся воды из шпигата, и гарь из вытяжных труб машинного отделения.
Не отнимая руки от поручня, он расстегнул другой кобуру пистолета с глушителем «хаш паппи». Оперев длинный ствол о фальшборт, навел оружие на стоящего часового и трижды нажал на спуск.