А мы все шли и шли. Метров триста, не меньше. Наконец роща закончилась, и впереди показалось широкое открытое пространство. Справа возвышалась отвесная желтоватая скала — метров десять в высоту, протянувшаяся до следующей рощи — метрах в ста, а может и дальше. Кое-где на ее бугристой поверхности виднелись более темные трещины, расширяющиеся книзу, но внутрь такого пролома, даже самого широкого пролезть мог бы разве что ребенок. Слева виднелось крохотное озерцо, окруженное плотным кольцом высоких кустов. Догадалась, заметив блеснувшую в просвете синеву. Остальное пространство не имело растительности, кроме короткой, словно срезанной ножом, жесткой травы. Мы остановились у края рощи, на границе с большой поляной.
— Теперь подождем, — спокойно произнес Глеб, словно мы больше не должны были соблюдать тишину.
— Долго ждать? — удивилась я.
— Не думаю, — Глеб искоса глянул на меня, — А что, что-то беспокоит?
Я мотнула головой, а потом все-таки решилась спросить, пока мы еще одни, больше-то случая не представится. А раз все равно ждать…
— Глеб, скажи, пожалуйста, что за охранник сидел в доме? Случайно его увидела. Если не мое дело, можешь не отвечать.
Макаров резко оглянулся, и я пожалела о своем вопросе, но меня словно бесенок дергал за язык:
— И что за странная маркировка на ящиках в машине? Я такую видела в…
Не здравый смысл заставил меня замолчать.
Толстый ремень автомата, который Камаль вдруг накинул сзади мне на шею, сдавил горло.
— Подожди! — крикнул ему Глеб, — да стой ты, ублюдок. Мне надо у нее выяснить…
Давление ремня, о который мои пальцы, будто обретшие самостоятельную волю, ломали ногти, слегка ослабло, позволив сделать такой желанный вдох.
— Не тяни, — в бесстрастном голосе, бросившем эти два коротких слова, ощущалось холодное равнодушие. Словно проговорила это сама смерть. Близкая и неотвратимая.
Как в тумане вспомнились слова Рыси: ‘Он кого хошь голыми руками задушит!’. Мне стало смешно, но хрип, вырвавшийся из горла, мало походил на смех.
Глеб, сильно побледневший, стоял прямо передо мной:
— Кому ты говорила про охранника и маркировку? — резко спросил он. Он никогда не говорил со мной таким тоном, и это еще больше показало, что надеяться мне не на что. ‘Господи, как жалко маму!’ — пробилась мысль через какое-то спасительное отупение. И еще думала, как глупо всё, и какая же я дура, что не послушалась Рысь.
— Ты будешь говорить, или нет? — крикнул Глеб, и вдруг с силой ударил меня по лицу. Всего лишь пощечина, но из глаз посыпались искры и на глаза навернулись слёзы от боли. Только бы не унижаться, только бы не позволить себе умолять!!!
Я упрямо смотрела ему в глаза, надеясь вызвать хоть что-то человеческое, чтобы он сам передумал, ведь это же тот Глеб, что подсаживал меня маленькую на Сайгона, и бормотал смешные ласковые прозвища…
Не верила, всё же не верила, что он позволит меня убить. Они просто пугают! Конечно. Сейчас всё закончится, и я пообещаю им всё, что захотят. Пусть только отпустят!
— Сука! Какая же ты стерва! — с ненавистью выпалил Глеб мне в лицо, — да ты знаешь, что я спал с твоей матерью! Она б…ь еще круче тебя, и ты бы стала такой же дрянью! Я сделаю миру одолжение!
А дальше пошли такие ругательства, каких мне и слышать еще не приходилось.
Наверное, он не понимал, что говорит. Ну не может же это быть правдой. Что я сделала, чтобы меня так ненавидеть?
Зацепившись посильнее за ремень, я со всей силы, на какую была способна, врезала ему ногой в промежность. За маму!
Не попала, конечно, давящий на горло ремень позволял дышать словно через соломинку для коктейля, и перед глазами плясали черные мушки. Да, ждал подвоха гад и успел заслонится коленом, потому носок ботинка попал в бедро, зато второй ногой от всей души двинула по подъему стопы. Это тоже очень больно.
За что и была тут же наказана.
Прыгая на одной ноге, моя девичья любовь прошипела:
— Заканчивай!
Ремень медленно затягивался, кровь почему-то прилила к щекам, а рот наполнился слюной. Но ещё страшнее смерти отчего-то показалась картина, увиденная как бы со стороны — я сама с черным лицом и вываленным языком на фоне окружающей травы и цветочков. Черные мушки уже соткались в некоторое подобие савана, закрывающего все перед глазами, когда сознание добила последняя мысль — зря я отказалась сбегать с девчонками в кустики, ведь повешенные…
Ужас предстоящего посмертного позора, а может, просто инстинкт, заставили тело сопротивляться, самостоятельно размахивая руками и ногами, в попытке хоть до чего-то дотянутся и отстрочить неизбежное.
Потом в окружающем мире что-то неуловимо изменилось, не поняла, что именно, а в мозгу уже вспыхнула радость от маленькой победы. Но она сразу померкла на фоне всего остального — проталкиваемый через сдавленное горло воздух жег расплавленным металлом. Тело, стоящее почему-то на четвереньках, разрывалось между желанием вдохнуть и закашляться.
Предостерегающий возглас, наверняка не первый, донесся как свозь вату, и только потом, задним числом, я поняла, что не своим жалким потугам была обязана пусть и временным, но избавлением. Сквозь застилающие глаза слезы вдруг последовательно прорвались две картинки, сначала вспучивающаяся холмиком трава, из которой сперва появился горб, а потом приметные ушки и остальные части свинки, отчего-то с крокодильей пастью вместо обычного рыльца. Совсем не добрый взгляд уперся в меня прямо-таки материально, и вроде такие знакомые по поездкам на ферму поросячьи глазки налились совсем не шуточной злобой и вожделением.
И только когда странное “крокодилье рыло”, утыканное по краям загнутыми вверх как у секача клыками, под душераздирающий визг поплыло в нашу сторону над травой, на высоте холки коня, стало понятно, как меня обманули глаза.
Расстояние до рассерженного монстра было больше сотни метров, а сам он скорее напоминал слона, во всяком случае, явно был выше любой самой рослой лошади.
Следующий кадр напрочь выпал из сознания, а может, его и не было — разгоняемая мелькающими в траве копытцами туша, казалось, в стремительности не уступала гепарду или тигру. Помнится только, как обзор заслонила спина Камаля, раздались частые хлопки, заглушаемые громоподобным визгом, а мигом позже над его макушкой на меня глянули налитые кровью совсем не поросячьи глаза.
Будто в замедленном кино монстр схватил человека за голову и, тряхнув как кот мышку, описал с ним небольшой полукруг, гася разгон и почти неся тело Камаля по воздуху, словно тряпичную куклу.
После чего слоносвин совершенно спокойно наступил передним копытом на грудь жертвы и просто оторвал голову — как нетерпеливый ребенок откусывает самое вкусное от леденца на палочке. Точность сравнения усилил раздавшийся следом хруст. Наверное, только благодаря странной отрешенности, я никак не отреагировала на эту жуткую трапезу и не привлекала к себе внимания. До окровавленных клыков и тела в камуфляже, все еще загребающего землю руками, было не больше восьми метров. Впрочем, смотрел монстр все время именно на меня, словно ожидая, когда я брошусь бежать — в предвкушении игры.
Но эта участь выпала не мне, несчастье привлечь к себе внимание монстра пало на Глеба. Воспользовавшись гибелью Камаля, давшей ему отсрочку, Макаров успел добежать до кромки леса и попытался спастись на дереве. Именно в этот момент он, так неудачно выбрав в качестве места спасения сосну сантиметров тридцать в диаметре, ступил на сухой сучок, и с треском и матом полетел вниз.
Слоносвин мигом развернулся в сторону новой цели и громадными прыжками сорвался с места в атаку. Как оказалось, в жизни Глеб был не самым лучшим и доблестным человеком, а вот в момент опасности сумел проявить себя достойно.
Понимая, что забраться на сосну уже не успеет, он шарахнулся за нее и начал отступать назад, держа дерево между собой и свином, одновременно поднимая ствол оружия.
— Беги, Диана! — заорал он вдруг. — Дура, беги! В лес!