Редко, когда приходится столкнуться с противником сильнее тебя физически, да еще при этом совершенно безоружным, и умудриться к тому же самому остаться буквально голым. Но военные с маниакальным упорством продолжали вставлять эту опасную игрушку — «на всякий случай».
«Игрушку» — в прямом смысле, потому как именно для игр взрослые детишки ее и использовали — строительный блок «ударом голой лапы» расколоть — на радость охающим дурочкам, выпивку в стакане «столбиком» поставить, или жонглировать мелкими предметами. Да мало ли развлечений можно придумать со скуки?!
Вот только пусть и похожее на игрушку, оружие всё равно остается оружием, и баловство с ним имеет вполне конкретные последствия. За неимением противника, при малейшей неосторожности собственные сосуды оно порвет легко. И без труда остановит сердце.
В итоге врагам от него доставалось вряд ли, а вот своих идиотов с того света вытаскивать приходилось с завидной регулярностью.
А теперь одна неугомонная личность всё же нашла ему применение — перемешав гравитационным импульсом мозги парнокопытного любителя сырого мяса. Повод конечно серьезный — другие методы воздействия на почти тонную тушу слишком заметны, но как-то слабо верится, что все не было сделано из одного мальчишеского «слабо». Или всё гораздо серьезнее — и, не имеющего целого места на седой шкуре ветерана — достал-таки бес в ребро.
Кстати, о ребрах — с бесами пусть психолог разбирается, нечего чужой хлеб отнимать.
Тряхнув головой, Крайт вернулась к прерванному делу:
— А дальше что было?
— Ну, свин упал на передние колени, потом ткнулся пастью в землю, а она в меня попала…
— Из пушки?
— Да нет, вроде обычный револьвер…
— Ты меня не дури — у тебя вся левая половина тела спереди — сплошная гематома, это так броник импульс на максимальную площадь перераспределял. Там где не смог — сломано ребро, причем перелом открытый, но ребро ушло не вовнутрь, а наружу. Щит вообще отработал меньше чем на двадцать процентов, что говорит о том, что скорость пули была….
— А запись бота? — в голосе пациента появляется азартный интерес — шутка ли, выходит и люди и автоматика прозевали стрелка, причем с очень нестандартным стволом.
— А вот записи черного ящика твои слова полностью подтверждают — пуля вышла именно из ее револьвера, да и тебя очень характерно «сдуло» со спины хряка, разом погасив всю инерцию, да еще и придав приличный разгон в противоположную сторону. Ладно, это уже пусть оружейники разбираются, но новость неприятная — если у местных появились такие пули, то скоро иначе как в «горшке» на прогулку ходить не будем.
Тигр нервно дернул ухом — новость действительно не из лучших. За всеми этими разговорами он даже не заметил, как из ванны ушел гель, за что был наказан бесцеремонным захватом уха, за которое его и выволокли наружу. Уже там, вытянувшись в струнку перед старшим по званию, он дослушал остальные результаты обследования.
— С головой прядок. В том смысле, что мозгов в ней давно уже нет, потому и сотрясения не приключилось. Если вдруг будет болеть… впрочем, болеть она не будет — там сплошная кость, если такое учудить смог и целым остаться.
Крайт горестно махнула ушами, не зная, как выразить свое отношение к седому разгильдяю и продолжила с нажимом:
— Так, боец. Слушай мою команду — сегодня до вечера изображать блин на кровати. Пять дней — без физподготовки и беречь ребра, пусть срастаются. Потом на осмотр. Ты еще тут?
Радостный бег к двери — так легко уйти из медблока удавалось далеко не всегда, был оборван вопросом в спину:
— Тигр, ты хоть понимаешь, чем такие романтические истории обычно заканчиваются? Напряженная спина замерла на фоне темного люка, голос прозвучал глухо:
— Ты знаешь? А кто еще?
— Да все и всё про тебя, влюбленного дурака, знают. Думаешь в нашем коллективе всерьез можно что-то скрыть, особенно если поседевший убийца вдруг стихами письма писать начинает? Да еще и девочке, которой он в отцы годится…
— И?
— Всем тебя жалко. И ее. И помогли бы, да вот как в таком деле помочь?
«Седой убийца» — повернулся и вдруг по-мальчишески подмигнул:
— Вот и славно, не стоит умным людям за дураков их проблемы решать. Бывай, тельняшка!
И исчез за дверью под полушутливое шипение.
Глава 12
‘Снежные склоны хребтов Гиндукуша
в красных заплатах солдатской крови.
Я под огнем перекрестным не струшу
ради твоей неизвестной любви.
Может быть, смерть мои руки развяжет –
я обниму тебя, падая в снег.
Горы высокие небу расскажут,
как человека любил человек.
Словом прощанья, слезою печали
издалека не тревожь, не зови.
Лучше останься такой, как в начале
нашей с тобой неизвестной любви.
Мы не бродили Москвою вечерней,
не целовались в Нескучном саду,
не придавай же большого значенья,
если однажды совсем не приду’.
Я смотрела на эти строки — очередное сообщение от неизвестного поклонника, которому я так нагрубила прошлым вечером — и плакала. Да, я хорошо держалась за ужином, хоть и огорчила Рысь, проглотив с трудом едва ли больше двух ложек замечательного рагу. Да, я смогла спокойно и серьезно выслушать Марата, который так же, как Серж и Рысь пожелал уверить наедине, как ‘чертовски’ сожалеет о том, что не поехал со мной. Даже на звонок Ахиллеса удалось ответить спокойно и без эмоций, что конечно я приеду к нему завтра утром, и мы всё обсудим.
Попрощавшись со всеми, и убедившись, что Оля и правда хорошо всех устроила в моем новом доме — как хорошо, что я накупила столько разнообразных диванов и кушеток — я не стала строить из себя умирающую лебедь и рыдать в подушку. Просто стояла на балконе, ни о чем не думая, не желая пускать в голову хоть какие-то мысли. Лицо обдувал теплый бриз, быстрые тучки скрывали луну на доли секунды и неслись дальше, а бледный синеватый свет заливал все кругом, делая окружающие скалы и морские волны чем-то нереальным, словно в сказке. Изредка, то тут, то там показывались сквозь прорехи облаков яркие крупные звезды. И я невольно гадала, возможно ли увидеть среди них наше Солнце?
Нарушая тишину, царящую снаружи и внутри меня, запищали визоры. Отдав команду закрыть двери — пока что голосовой режим, настроенный Виком, меня устраивал, я вернулась в спальню и, усевшись по-турецки на своей огромной кровати, укуталась поплотнее в теплый пушистый халат и вывела сообщение незнакомца на виртуальный экран.
Горящие зеленым светом ровные строки очередного стихотворного послания медленно всплыли, покружились в каком-то причудливом танце, а затем замерли, позволяя их прочитать. Я ничего не ждала от незнакомца сегодня, и немного удивилась, неужели он не оскорбился моим ответом? И в строках я почти ничего с первого прочтения не поняла, но вот растаяли в воздухе последние слова, и я ощутила ком в горле, а лицо было мокрым от слез. Словно этот стих смог прорвать какую-то плотину в моей душе и дал выход чувствам: жалости к себе, к погибшему страшной бесчеловечной смертью Глебу, горю по своей первой детской любви, уничтоженной доброй памяти о ней, тоске по родине, маме…
Не было рыданий и даже всхлипываний. Я плакала молча, обхватив себя руками и до боли стиснув кулаки.
На душе стало легче не скоро. Точно больная, как в детстве, я спустилась на пол и, шлепая босыми ногами, поплелась в ванную. Пояс халата и длинный подол волочились следом, как шлейф. Умывая лицо, я уже ощущала умиротворенность и сильное облегчение. Надо жить дальше, боль останется, это неизбежно, только нельзя на ней зацикливаться, пострадала и будет, надо попытаться жить дальше, и если не забыть, то как-нибудь спрятать, задвинуть ужас дня в дальний уголок памяти.
Еще раз прочла стихи, просто в визорах, без эффектов голоэкрана — слишком уж сильно подействовали странные строчки. Снова не поняла, что мне хочет сказать незнакомец. Что он военный, рискует жизнью и работа у него опасная, это уже из прошлых писем понятно было. Мне нечего ему сказать, и отвечать я не стала.