Жилка послал с гонцом донесение государю о неудаче, дескать, войско мало. Великий князь приказал отправиться к Казани рати под командованием прославленного воеводы Василия Даниловича Холмского, а брату Жилке строго наказал к Казани не подступать, ратников беречь. Но 22 июня к Казани подошла конная часть войска Дмитрия Ивановича, что шла берегом, во главе с князем Ростовским.
Дмитрий Жилка, убоявшись, что вся слава покорителя Казани достанется не ему, снова приказывает остаткам судовой рати идти на штурм, ослушавшись прямого запрета государя. Штурм, как и в первый раз, закончился полным разгромом пешцев. За две атаки, бездарные, неподготовленные, на укреплённый город, было потеряно почти двадцать тысяч ратников, практически все пешцы.
Фёдор в атаку не пошёл, сказавшись раненым. Впрочем, он не трусил, чувствовал себя в самом деле неважно – болела голова, подташнивало, походка неустойчивая. При попытке пройти по палубе его качало, как в шторм, хотя вода в Волге была спокойная. Да, собственно, всё судно представляло собой лазарет. В поход на войну всегда шли лечцы, имея в запасе иглы и нитки для шитья ран, перевязочный материал – нарезанные ленты льняной белёной ткани, сушёный мох для присыпки ран и щипцы, доставать пули, наконечники стрел. Голова у Фёдора была перевязана, пропиталась повязка кровью, и его никто к атаке не принуждал. Он бы и через силу пошёл со своими ратниками, но видел всю бессмысленность и пагубность атаки. С борта судна было видно, как татары сначала осыпали наступающих стрелами, а потом уничтожением русских ратников занялась конница. Видеть со стороны, как добивают войско, было муторно и противно. Раненые ратники на судне, кто имел силы встать и видеть бой со стороны, крестились о спасении воинства. Не помогло, вернулись немногие.
Князь Дмитрий Иванович на судах с жалкими остатками рати отплыл к Нижнему Новгороду. Конная рать Ростовского, Фёдора Ивановича Киселёва и царевича Джаная направилась к Мурому. Казанские татары пустили следом свою кавалерию, но войско русское отбилось.
По возвращении Василий III брата за поражение и огромные потери не наказал, однако впредь Жилку воеводой никогда не назначали. Оставить безнаказанными казанцев Василий III не мог, это значило бы «потерять лицо». Стали собирать новое войско для похода. Татары о подготовке огромного войска почти со всех земель русских узнали от соплеменников, служивших московскому государю, испугались. Весной 1507 года прислали в Москву посольство во главе с Абдуллой с предложением мира.
Мухамед-Эмин обещал отпустить всех пленных, включая посла Еропкина. Переговоры шли долго, с 17 марта 1507 года до середины декабря, попеременно то в Москве, то в Казани. От Москвы переговорщиками выступали посольский дьяк Алексей Лукин, боярин и окольничий Иван Григорьевич Поплёвин, дьяк Елизар Суков. Со стороны Казани князь и посол Барат-Сеид, бакши Бузек и чиновник ханского совета Абдулла. Разногласий было много, в основном из-за пленных, многих из которых успели продать в Крыму, и условий договора. Договор всё же был подписан в Москве 8 сентября 1507 года и 23 декабря в Казани. Русских пленных, которые ещё не были проданы в рабство, вернули.
Мухамед-Эмин с подписанием договора в глазах казанцев приобрёл авторитет как победитель московского князя. Но хан стал наглеть, делать набеги на приграничные русские земли. Безнаказанность и мнимое величие всегда развращают, приводят к необдуманным поступкам.
По возвращении в Москву Фёдору дали отдых от службы. А честно говоря, и служить было негде. От полка живыми, пусть и с ранениями, вернулись три десятка стрельцов. Погибли все сотники и стрелецкий голова. Полк надо было пополнять, обучать, вооружать. Ведь все пищали остались там, на поле боя под Казанью, достались татарам в виде трофеев. Фёдор отлёживался дома, радовался сыну, жене. За несколько лет он получил многодневную передышку. Здоровье постепенно стало налаживаться. Голова не болела и не кружилась, кожа на голове затянулась, но волосы на повреждённом месте не росли. Фёдор сначала поглядывал в зеркало, потом махнул рукой. Боевые отметины украшают мужчину, тем более в шапке или шлеме дефект не виден. Несколько раз заходил в полк. Пополнялся он медленно. Потери во многих великокняжеских полках были велики, и пополнения не хватало. Беспокоило Фёдора – кого пришлют стрелецким головой? Про себя он не думал. Почти всегда командирами назначали из дворянских семей, а он, хоть и сотник, простолюдин, даже не из боярских детей.
В полк начали прибывать новики, большей частью деревенские парни. Поскольку Фёдор оказался в полку старшим по чину, ему пришлось заниматься всем, чем должен стрелецкий голова. Назначал десятников из наиболее расторопных старослужащих. Трёх из них назначил сотниками, хотя самих сотен не было. Но полк без строгой дисциплины и чёткой организации и не полк вовсе, а толпа необученных парней. А как обучать, если в полку три десятка пищалей? Не раз ходил в Пушкарский приказ, именно он занимался пушкарями и стрельцами «огненного боя». Видимо, надоел всем. В один из дней в полк въехал небольшой обоз. Из арсеналов привезли трофейное оружие – сабли, пищали. Фёдор и двое десятников сами по-быстрому осматривали оружие – не ржавое ли, пригодное к бою? Несколько сабель и одну аркебузу отбраковал:
– Рухлядь мне не нужна, только в переплавку пойдёт.
Вместе с трофейным оружием прибыла ещё подвода с пороховой мельницы, привезли зернёный порох в бочках. Фёдор руки потирал. Есть порох и пищали, можно учить стрельбе. Через неделю пригнали коней. В приёмке участвовали все, поскольку стрельцы из деревенских, толк в конях знали. За всё полученное добро Фёдор расписывался, хотя стрелецким головой не был официально. А куда деваться?
За три месяца полк пополнился полностью, стрельцы научились шагать строем, осуществлять перестроения. А уж сколько бочек пороха было потрачено! Одно плохо – боевого опыта нет, слаженности. Когда в десятке или сотне костяк из опытных старослужащих, новики на них равняются.
В душе Фёдор побаивался, что в первом же бою дрогнут новики, побегут, да выбора нет. В один из дней в полк приехал для проверки дьяк Пушкарского приказа. Фёдор доложил о занятиях, о вооружении. Первое, что спросил дьяк, – а где стрелецкий голова? Почему сотник докладывает? Али голова в нетях по болезни или другой причине?
– Я старший по чину в полку, сам от ранения под Казанью толком не оправился.
Фёдор шапку снял, показал ранение.
– Позволь, а кто… э… полк снабжал, пополнение распределял, занимался обучением?
– Аз есмь, больше некому.
– Непорядок! Разберусь.
Дьяк увиденным остался доволен. Кони сытые, подкованы, упряжь в порядке. Стрельцы занимаются стрельбой, и оружие вычищено. Сам попробовал проверить, отдал команду:
– Заряжай, пли!
Десяток, выбранный для проверки, не подкачал. Всё исполнили быстро, без задержек.
– Хм, похвально. Доложу.
Фёдор, хоть похвалой и доволен, понял – надо ждать перемен. И точно. Недели не прошло, по делам пришлось в Пушкарский приказ зайти. А его столоначальник сразу к дьяку направил.
Дьяк встал из-за стола, объявил торжественно, что с соизволения государя Фёдор жалован «боярским сыном» и назначен стрелецким головой. Фёдор растерялся, уж больно возвышение неожиданное. После, обдумав всё, понял – потери сказались. Было бы кем достойным из дворян заменить, не видать бы ему этой должности. Московская Русь почти по всем окраинам государства военные действия вела. И убыль рядовых ратников, как и боярских детей, была большой.