– Он! – некультурно показываю пальцем на министра госбезопасности.
– Так и будет, государь, – Александр Христофорович почтительно склонил голову. – Но, скажем честно, в глазах общества я всего лишь немецкий выскочка, улучивший момент и откусивший изрядный кусок сладкого пирога.
– Да, Павел, – добавила супруга. – Николаю нужны близкие родственники. Знаешь, твое одиночество имеет определенные преимущества, но недостатки их перевешивают.
– Не понял, при чем тут я? Мы вроде бы говорили о Николае и его будущем. Так у него же есть младший брат – Мишку забыли?
– А у тебя братьев нет! – Мария Федоровна заразилась невоспитанностью и тоже показывает пальцем.
– Вот и хорошо. Мне еще грызни за трон недоставало и династических войн.
– Павел, ты неправ. Во-первых, в России как-то не принято, чтобы брат с братом из-за власти воевали…
– А Владимир Святой, который Красно Солнышко?
– Ложь, запущенная завистниками и врагами государства. Кстати, Александр Христофорович, вы уже работаете над поиском клеветников?
– Хорошо, пусть будет так. А что у нас во-вторых?
– Твой новый родственник происходит из древней фамилии, но не сможет стать знаменем недовольных.
– Конечно, не сможет – веревок на Руси на всех хватит.
– Грубо.
– Я так шучу.
– Значит, шутишь слишком грубо.
Вот тогда и выяснилось, что Мария Федоровна и Александр Христофорович собираются использовать давно циркулирующие слухи о внебрачном сыне Екатерины Второй, только еще не определились с отцовством. Бенкендорф предлагал престарелого князя Трубецкого, заявляя, что уже сделал определенные шаги в этом направлении, а императрица настаивала на кандидатуре Понятовского.
– Дорогая, – возмутился я. – Даже если вы уговорите меня на подлог, то пусть в родне появятся приличные люди. А не поляки. Кстати, а о ком мы вообще говорим?
– Ты его знаешь.
– Откуда?
– Личное знакомство.
– Не может быть.
– Может, дорогой, очень даже может, – улыбнулась императрица. – Хочешь, напомню о путешествии твоей матушки по Волге?
В мозгу что-то щелкнуло, будто включился киноаппарат и высветил во весь экран… кого? Я повернулся, отыскивая в тесноте почтовой станции министра золотопромышленности. Ага, вон он за столом играет в шахматы с графом Аракчеевым.
– Не может быть! По времени никак не сходится, если только его не родили сразу десятилетним.
– Да кто будет высчитывать, Павел? – убеждала Мария Федоровна. – Тем более Кулибину вполне могли привезти не младенца, а как раз десятилетнего мальчика.
– Как, Иван Петрович тоже замешан в вашем жульничестве?
– Интересы Отечества требуют, государь! – пояснил Бенкендорф. – И граф Кулибин внял доводам рассудка… Именно он воспитывал вашего брата до совершеннолетия.
– Сам в это время пребывая в Петербурге?
– Зачем вдаваться в мелочные подробности, Ваше Императорское Величество? – Александр Христофорович постарался добавить голосу убедительности. – Кого это интересует?
– Меня.
– Совершенно правильно! Поэтому посторонний интерес к происхождению Александра Федоровича Белякова попадает под действие закона… закона…
– Потом придумаешь, которого именно. Лучше объясните, в чем же смысл вашего сомнительного предприятия?
– Павел, ты не понимаешь, – начала было императрица.
– Да, не понимаю. И вот поэтому прошу разъяснений.
– Позвольте мне? – Бенкендорф положил на стол неизменную толстую папку с позолоченными уголками и замочком. – Я быстро.
– Пожалуйста.
Александр Христофорович свой кондуит открывать не стал, только для убедительности похлопывал по нему ладонью:
– Скоро исполнится два года со дня того самого покушения, государь.
– Помню, и что?
– Первое время страна находилась в шоке после него и последующих арестов, потом отвлеклись на англо-шведскую авантюру под Петербургом… Людям некогда было задумываться о сути проводимых реформ, тем более блистательная победа…
– Хм…
– Пусть не такая блистательная, как описано в газетах, но все равно победа. Плюс до сих пор не отмененное военное положение. Вот эти два фактора несколько сдержали накопившееся недовольство. Если нужно, то могу назвать точное количество разорившихся и лишенных средств к существованию помещиков. Часть из них поступила в армию, кто-то выбрал чиновничью службу, около пяти процентов покончили с собой, а остальные…
– И много тех остальных?
– Достаточное количество, чтобы послужить питательной средой для возможного бунта.