— Да, и уже давно. Скоро и у вас… — Николай осекся. Гостеприимство хозяина не позволяло оскорблять его дом. — Извините.
— Ничего страшного. Когда Фрунзе пришел, мы не оказали должного сопротивления. В городе были только части армии эмира. Мы решили, что найдем общий язык с новой властью. Наш товарищ, Мадамин-бек из Ферганы — тот, что вас привел, — у него это-таки получилось…
— Конечно, и у вас получится.
— Но как быть, — продолжал хозяин дома, — если Советская власть захочет отобрать у нас все наше богатство?
— Непременно захочет. И даже отберет. Но вы поймите — ради счастья человечества и построения идеального и абсолютно справедливого государственного строя можно пожертвовать своим состоянием…
Гости рассмеялись.
— Несмотря на то, что говоришь ты полную ерунду, все же в словах твоих есть что-то от слов Фрунзе и этого его… бая… Ленина. А это значит, что в советских землях ты будешь уважаемый человек. — Хозяин поднял вверх пиалу с чаем.
— Отчего же ерунду? Советская власть, как сказал Ленин, всерьез и надолго.
— Но почему тогда Мадамин-беку разрешают брать дань с Ферганы и по-прежнему устанавливать там свои законы? Ведь Фергана давно советская! Почему же Москва не пришлет туда своего наместника? И зачем к нам прислала турка? Мы не знаем и не любим его. Мы не хуже Мадамин-бека, мы сами хотим устанавливать власть в Старой Бухаре. Что же ты думаешь, когда бежал эмир, а вы жгли старый город, почему мы не вмешались, не спрятали его а вас не выгнали из столицы? Потому что мы ждали решения Фрунзе — что он так же отдаст нам Бухару на кормление, как отдал Фергану Мадамину. Так зачем нам тут турок?
— Думаю, вы допустили стратегический просчет, как у нас говорят. Фергана не имеет такого политического значения как Старая Бухара. Это во-первых. Фрунзе принял условия Мадамина, потому что в условиях всеобщего сопротивления со стороны басмачей… извините, моджахедов ему нужно было на кого-то опираться из стана врага. Своих сил не хватило бы, чтобы накрыть весь Узбекистан. Это во-вторых. А в-третьих… власть Мадамина в Фергане временная. Когда Советская власть установится здесь окончательно, ему все запретят. Так что… Но в одном вы правы — диалог с Советской властью всегда можно найти. Думаю, вам надо встретиться с Энвером-пашой.
— Ну уж нет! Сами с ним встречайтесь! Нам турок не товарищ. Во время войны он резал армян как свиней, все его подвиги нам хорошо известны. Он сам должен нам поклониться.
— Этого не будет, и вы это прекрасно понимаете. Энвер здесь представляет действующую власть — нравится она вам или нет, она установилась на территории всего Бухарского эмирата, и он ее олицетворяет. Кто вы такие, чтобы он пришел вам кланяться?
— А мы его попросим, — лукаво улыбаясь, потягивал чай Фузаил-Максум. Николай понял, что он замышляет недоброе.
— Думаю, вам стоит поостеречься от шагов подобного рода. В его распоряжении остались основные части Туркфронта, да и наша группа, так что устраивать нашествие косы на камень — не лучший для вас вариант.
— А почему тогда твой командир арестован?
Николай понял — собеседник форсирует разговор. Продолжение его может способствовать выдаче неких секретов, что, собственно, тому и надо. Стиснув зубы, юноша пил чай.
— Это ненадолго и так надо. Больше ничего сообщить не могу.
— Брось. Поговори с командиром. Пусть сам к нам приходит. Мы найдем с ним общий язык вернее, чем с этим палачом Энвером…
Николай понял, куда клонит хозяин.
— Я передам. Извините, мне пора.
Джамиля провожала Николая за воротами дома.
— Отец обидел тебя, да?
— С чего бы вдруг?
— Ты так поспешил уйти… А я любовалась тобой весь вечер из сада… Ты был так прекрасен… — Она гладила его рукой по лицу, и закипевшее было в юноше эго немного стало успокаиваться. Он поймал ее ладонь и припал к ней губами.
— Что ты… Прекрасна ты, а я… что я… рядом с тобой — всего лишь мужлан.
— Нет, ты не такой. Так чем же отец обидел тебя?
— Просто мы не совсем одинаково смотрим на перспективы Советской власти, — улыбнулся Николай. — Нам нужно время, чтобы найти точки соприкосновения.
Она не понимала больше половины из того, что он говорил на своем языке 1985 года, но свято верила — раз он спокоен, значит, все хорошо и скоро они с Фузаил-Максумом помирятся.
Всю дорогу, пока они с Джамилей шли до дома Фузаил-Максума на большом холме, Николай словно чувствовал на себе чей-то взгляд. Народу вокруг было немало — по переулочкам, вымощенным желтым кирпичом, как в недавно прочитанной Николаем сказке про Элли, шли не только они вдвоем. Сейчас, ночью, когда, казалось, Бухара должна спать и только часовой должен ходить взад-вперед по этим самым улочкам, выкрикивая: «В Бухаре все спокойно!», это чувство вновь стало преследовать Николая — да так явно, что он будто бы услышал шаги за спиной, а вскоре преследователь и вовсе нагнал его. Коля инстинктивно схватился за кобуру. Преследователь вышел вперед и обернулся — перед ним стоял высокий человек в белом костюме, пробковой шляпе и с тростью — наверняка иностранец. Когда он заговорил с акцентом, мнение подтвердилось.