«Какие же эти капиталисты все-таки противные», — думал на обратном пути Николай. Вернувшись в расположение, он застал ребят спящими — и сам завалился на кровать. Сон не шел — да и мыслей о ночной встрече не было, все они были вытеснены размышлениями о новой властительнице его судьбы. Состоянию влюбленности это свойственно — мысли о плохом словно бы и не лезут в голову.
Утром Ценаев и Белов, командир частей РККА, собрали ребят перед входом во дворец:
— Товарищи бойцы! По распоряжению Энвера-паши приказано прервать все контакты с местным населением. Товарищ Фрунзе, уезжая, напутствовал нашего боевого командира о том, что возможны различные провокации со стороны стран Антанты в лице их шпионов, которые вовсю орудуют на территории эмирата…
— Товарищ командир, разрешите? — попросил слова Козлов.
— Давай.
— Так мы же разведывательное подразделение. Давайте организованно начнем работу по пресечению деятельности шпионов.
— Это — дело контрразведки и ВЧК, — отрезал Ценаев. — Встать в строй. Продолжаю. Во избежание провокаций со стороны шпионов и местного населения, еще кое-где враждебно настроенного по отношению к Советской власти, приказываю контакты прекратить. Вопросы? Разойдись.
Николай стал чернее тучи — англичанин будто предчувствовал такой поворот событий, который никак не был на руку сержанту Козлову. После сбора он вновь подошел к боевому командиру:
— Товарищ лейтенант! Что будем делать с Сергеевичем?
— С Савониным?
— Так точно. Освобождать его надо, да когти драть отсюда — засиделись что-то.
— Верно мыслишь, но сначала надо поговорить с Энвером.
— Вы же виделись с ним?
— Не до того было. Сегодня, думаю, поговорю. Если откажется, штурмом возьмем. Но пока никому не слова. И еще — контакты все же сократи. По городу ходите, присматривайтесь, но ни с кем в открытый диалог не вступать. Понял?
— Да понял, понял…
Николай спрятал глаза — Ахмед понял, что сержант лукавит ему.
Днем на базаре они с Джамилей снова встретились.
— Извини, командир запретил нам общаться с местными жителями, так что провожать тебя при свете дня я больше не смогу. Понимаешь, наш боевой командир в плену у красноармейцев, мы тут сами на птичьих правах… Ты пойми…
— Я понимаю… — она опустила глаза.
— Нет, я правда, не виноват.
— Успокойся, я понимаю, — она вновь, как и вчера, провела рукой по его лицу. Это был жест доверия и откровенности. — Придешь вечером?
— Обязательно.
— Я буду ждать тебя у вишневых зарослей на дальней стороне холма.
Вечером он летел туда как оглашенный. Пробираясь сквозь лабиринт ночных улочек, кажущихся еще более извилистыми и замысловатыми в полумраке, он летел к своей любви — в том, что ей суждено принадлежать ему, он уже не сомневался. С трудом отыскав вишневую рощу позади дома Фузаил-Максума, встретил он тут и свою Шахерезаду… В темноте, без паранджи, казалась она еще красивее, чем днем. Не тратя время на слова, любовники снова впились в губы друг друга — уже не так боязливо, как в первый раз, но откровенно и смело, решительно и нагло отказываясь выполнять веление природы, словно бы препятствовавшей их связи. Его горячие сильные руки жадно тискали ее тело, без стыда и совести — он сам не узнавал себя, настолько бухарская жара изменила его привычно робкую натуру. Вскоре тонкая туника, в которую она была одета, слетела к его ногам. Следом туда же упали его портупея, боекомплект с ремня, камуфляжные брюки, футболка…
Тела двух молодых страстных любовников сплелись в жарком экстазе. Разгоряченные за день, сейчас остывали они, покрывая друг друга потом, обдуваемые прохладным ветром с Амударьи, и давая волю накопившимся за несколько дней чувствам. Боль сладостного проникновения пронзала ее, а его стискивала любовная нега — узкая и тесная как пещеры Панжерского ущелья, в которое они так и не попали, она давала ему возможность насладиться собой. Ведь как для мужчины приятно обладание такой чувственной красой, осознание того, что сейчас, в эту минуту и навсегда, принадлежать она будет только тебе…
Какое тут — в таком порыве — заметить, что из сброшенного наспех боекомплекта пропала одна граната. Что за потеря, когда, кажется, сейчас внутри тебя произойдет такой силы взрыв, что и от тебя самого-то ничего не останется — весь ты останешься в ней, навеки подарив самое дорогое, что у тебя есть, этой, совсем по сути не знакомой, но такой прекрасной женщине…