Подъехав к воротам, мы остановились. Санный поезд виднелся позади. Мы спустились на землю, дав лошадям пройтись шагом по кругу. Сверху в каменной башне показалась бородатая голова — Это кого еще к нам занесло?
Семен закончил разминку — Зови настоятеля, к нему из Москвы сам царь приехал!
— Эка невидаль! Не врешь ли, отрок?
— Давай скорее отворяй ворота, да пускай баньку топят! Второй месяц в дороге.
Мы уже успели дождаться нашего обоза, наконец маленькая калитка открылась и нам навстречу вышел рослый монах — Зыркнув на нас из под лохматых бровей, монах трубным голосом заявил — Настоятель слег и не встает. Прошу отведать хлеб-соль.
Монах подал знак и ворота отворились. Мы втянулись внутрь, наблюдая вооруженных монахов на стенах, целящихся в нас из мушкетов.
— Кто из вас будет Божиею милостию Великий Государь Царь и Великий Князь Федор Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Литовский, Смоленский, Тверский, Волынский, Подольский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель, и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных многих государств и земель, восточных и западных и северных, отчич и дедич, и наследник, и Государь, и Обладатель? — монах теребил свой серебряный крест.
Царь вышел вперед и встал напротив — Своего Государя нужно знать в лицо!
Монах поклонился и указал направление — Прошу, Государь! Совсем плох наш настоятель, но разговаривает и мыслит еще здраво. Твои люди, Государь, пусть разместятся в кельях, дорогу им укажет наш послушник. Через час и баню приготовим.
Федор кивнул — Со мной пойдут четверо моих ближних бояр.
Монах окинул нас подозрительным взглядом, но молча поклонился и повел нас к настоятелю.
Архимандрит Никанор лежал в небольшой келье. О приезде царя его видать известили, он сразу же при появлении нас в его келье, оттер выступившую слезу на щеке — Вот и сподобился я застать тебя, Государь. Чувствую недолго мне на этом свете осталось!
Федор перекрестился на образа и опустился на колено — Что же ты, отче к бунту монасей подбил? Сам умираешь, решил и полтыщи человек к Богу отправить?
Старец вздохнул — Не дело принуждать молиться по новому силой! Так даже сами апостолы молились! Если грекам в голову ударила моча, пошто же мы, православные должны как собачка выполнять все их прихоти?
Я подошел поближе — Я боярин Сергей Перебейнос! Позволь, отче, выслушать предложение прекратить бунт и этой весной всем иерархам, сторонникам старой веры, прибыть в Москву на Собор, на котором мы все попробуем найти компромисс. Государь готов отменить гонения на раскольников.
Старец улыбнулся — Это хорошо! Я еще десять лет назад хотел выступить против нововведений Никона, однако во сне ко мне явилась Матерь Божия и попросила меня подождать десяток лет. «Придут в этот мир четверо отроков, которые спасут христиан русских от преследования». Вот и сбылось пророчество! Я уже и верить перестал, решил все-таки перед смертью свое слово сказать.
Федор удивленно на нас покосился, но промолчал. Парень вырос на диво мудрым и не задавал нам вопросов, зная, что на них ответов не будет.
Старец добавил — Пока зима, нужно уже сейчас на Собор иерархов свозить — как снег сойдет, до Москвы многим будет не добраться. Я с вами поеду, даст Бог, доживу и слово свое скажу!
Возвратившись в Москву к концу февраля, мы нехило устали. Оставив часть обоза в Карелии, и убедившись, что работы по обустройству рудника начнутся с потеплением, мы на обратном пути занимались проверкой управления городами, стоящих на пути торговли из Москвы в Архангельск и обратно. Воров, которые как и Архангельский воевода, воровали по черному, мы привезли в кандалах и сдали их в Тайный Приказ. Особо обнаглел воевода Вологды Голохвастов, за которого теперь просили его трое братьев, валяясь в ногах царя и упрашивая его помиловать.
Федор, которому претили эти целования его сапог не выдержал — Хорошо! Я велю выпустить вашего брата, но все имущество будет отписано казне. И хочу предупредить вас троих — будете воровать, я вас всех отправлю на палю!
Отпихнув от себя целовавших его обувь Голохвастовых, царь указал на них охране и братьев вытащили вон.