Снег был не глубок, но все равно изматывал. То старые сурчиные норы, в которых можно было повредить ногу коня, то лощины, где успело надуть изрядные сугробы, то длинные полосы кустарника вдоль стариц и озерков, которые приходилось либо огибать, либо делать просеку для проезда. Первую стоянку на ночлег сделали, удалившись от реки всего на несколько поприщ.
Иван недовольно посмотрел на полосу перекопыченного снега, видимую издалека, на ровную, словно стол, степь и приказал:
– Встаем! Трава здесь добрая. Пусть кони подкормятся, а мы без костра подремлем. Едва забрезжит, двинем далее.
Он подъехал к Алексию, спросил о его самочувствии. Тот ответил:
– Справлюсь, чадо, не сумуй! Не для того вы столько сил потратили, чтоб я погиб. Вон с Леонтием ляжем в обнимку, кошмой накроемся – надышим. Скажи лучше, как путь думаешь править?
– Только на Смоленск, владыка! Минуя Стародуб. Нам теперь отай жить надобно, чтоб вновь литвинам на очи не попасться.
– Еды хватит?
– Коней заводных под нож пустим, коли что. Дотянем…
Он поймал выразительный взгляд Леонтия и улыбнулся:
– То для воев! Для вас, монашествующих, рыбу вяленую да пшено сохраню. Не заголодаете!
С первыми лучами они двинулись дальше в путь. А в следующий полудень случилось то, чего Иван так продолжал опасаться…
Как спознали литвины про поезд московлян, осталось неизвестно. Скорее всего очередной разъезд дозорных узрел свежий след. Поспешающий отряд погони с отлогого яра Иван заметил загодя. Остановился, всмотрелся в ослепительную белизну, скрипнул от злости зубами. Громко крикнул:
– Всем вздеть брони, оборужиться! Сшибка будет, братцы, не избежим!
Он подъехал к возку, пристально глянул на Алексия и Леонтия и негромко произнес:
– Ну, владыко… попроси Господа за себя и за нас, грешных! Чтоб не стала Голгофою эта горка для всех нас…
Алексий встал на снег, пронзительно глянул на недалеких уже конных, широко и неспешно несколько раз перекрестил своих спасителей:
– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!! Мать-земля под нами, Господь Бог над нами, все святые силы с нами! Аминь!!
Осерьезневшие ратники посмотрели, как выходит сталь из ножен. Проверяли тугость тетив, накладывали первые стрелы. Иван принялся расставлять людей неким подобием железного клина. Архипу он приказал:
– Возьми пятерых, будьте при Алексии! Кто прорвется к возку – зубами рви, но не допусти!!
– Может, лучше ты, Иван? Одной рукой много не намашешь.
Федоров мрачно усмехнулся:
– Мне ведьма давеча долгую жизнь напророчила. Вот и проверю, верно ли волхвы судьбу читать могут.
Более не задерживаясь, он вернулся к основной группе. Громко крикнул:
– Не робеть! Строя не терять! Их надо пополам расчленить, тогда легче станет. И надо выбить их старшого, любой ценой выбить!! Лишнее сбросить, не замерзнете!! Вперед, братцы!
Маленький треугольник железных тел, поблескивая лезвиями мечей, сабель и насадками немногочисленных сулиц, тронулся с места, постепенно набирая вниз по отлогому склону ход. Во все легкие Иван заорал старое монгольское «Хур-р-р-р-а-а-а-а!!», подхваченное друзьями.
Федоров видел, кого хотел. Чернобородый боярин в дорогой посеребренной броне вел свою ватажку, уже явно предвкушая победу. Было отчего: два десятка против пяти по всем правилам не могли выдержать правильного открытого боя. Он все просчитал верно: кони литвинов были еще свежи, серебро поимавшему владимирского митрополита обещано, люди к бою навычны. Не учел лишь одного: духа!! Литвины шли в бой, а не на смерть, для московлян же эта схватка означала либо все, либо… горние выси! Они помнили, кого оставили за своими спинами, они знали, что значил отбитый Алексий для их родной земли, они помнили его последнее напутствие. И им было теперь уже ничто не страшно!!
Иван прибегнул к своему излюбленному приему для первой конной сшибки. Он держал тяжелый шестопер в правой руке, словно собираясь бить с нее, заводя коня влево от боярина. Тот также уже приготовился для удара справа. Но за несколько саженей москвич перебросил рукоять булавы в левую, дернул повод, направляя коня с иной стороны. Литвин попытался прикрыться щитом, неловко занося меч. Иван бьет в загривок коня, тот тотчас прядет на передние колени, всадник тяжелым кубарем катится через голову животного. Летящий следом за Федоровым москвич точным ударом в полуоткрытое лицо ставит на нем свою смертельную печать…