Потом у меня был ряд приключений, я даже побывала в банде Жака Простака, который грабил богатых и раздавал эти деньги крестьянам, которые и сдали его страже. А я снова прибилась к бродячему театру и там меня приметил отец Жозеф, который мог отличать колдунов и так я попала в 'Черную розу'.
А потом работала у графа Рошфора в британской группе, где стала Леди де Винтер баронессой Шеффильд. Один старый барон проигрался вдрызг и на этой почве малость тронулся умом и поставил на кон свой родовой замок, который у него выиграл никто иной, как граф Рошфор, бывший как раз в Лондоне проездом из Брюсселя, по делам службы кардинала. Одним из агентов графа был бастард этого барона и граф решил помочь своему верному сотруднику ибо в кости он никогда не проигрывал, такая у графа была особенность. В обмен на замок, мне по быстрому оформили брак с бароном, с нотариальным документом об отсутствии претензий на наследство и какое либо имущество и я была представлена при дворе, где три года успешно работала на Департамент Красной гвардии, а после операции 'Хрустальный ларец' баронесса успешно утонула во время морской прогулки и теперь я графиня Шарлотта Баксон. Патент графини у меня настоящий, вот такие дела мой дорогой, ну ты кто такой на самом деле ?
<p>
<a name="TOC_id20231233"></a></p>
<a name="TOC_id20231235"></a>Глава 11. Секрет Полишинеля
А нам пришло время покинуть Париж ибо граф де Тревиль уже всю плешь проел Людовику Справедливому, по поводу восстановления справедливости в резюме по стычки мушкетеров и гвардейцев у Люксембургских конюшен, и кардинал приказал нам срочно закончить отпуск и отправиться во Фландрию, под личиной бродячего театра. В принципе в арсенале отца Жозефа такой театр был, в составе хозяина Полишинеля (отставника гвардейца), его жены и брата. Жена была завхозом и кассиршей в одном лице, хозяин не смотря на хромоту по ранению, вполне успешно конферансировал, а его здоровенный братец, боролся со всеми желающими. Мы изображали бывших наемников - метателей ножей, которые мы благодаря симбионитам метали виртуозно, а графини были жонглерами и мишенями для метания, ну и по устоявшейся местной традиции мы все пели. Я со школьной скамьи склонный к стихотворчеству, (один мой стих, даже в 'Пионерской правде' напечатали) написал несколько песенок типа ернических куплетов, которые у наших профессионалов вызвали бурное восхищение, особенно сборник под названием 'Секрет полишинеля' в стиле частушек, каждая из которых заканчивалась рефреном - '... таков секрет Полишинеля'.
Задание же наше заключалось в следующем... В Париже созрел очередной заговор и его уши росли из Мадрида, и как любой нормальный заговор он требовал золота, и это золото было аккумулировано в некоем шато на границе Фландрии, вдалеке от зоны военных действий и нашей задачей было захватить это шато, допросить находящихся там изменников, самого информированного пленника и золото естественно привести в Париж, а остальных зачистить и шато естественно сжечь. Простое такое заурядное задание.
Мы естественно отправились туда не одни, в зоне прямой видимости от театральных повозок, все время находилась группа гасконских шевалье двигавшихся во Фландрию, дабы наняться в армию короля, это были естественно переодетые гвардейцы, а по моей настоятельной просьбе, в их обозном фургоне была припрятана небольшая пушка, ибо мы действуем для блага Франции по приказу кардинала, следовательно исполняем в результате волю короля, а пушки, это последний довод короля и в том числе знак вежливость королей и мы исполняя волю его величества, не можем быть невежливыми (уфффф).
Выслушав это мою тираду, отец Жозеф завис на секунду с озадаченным лицом, а потом не сказав ни слова убежал (не забыв впрочем запереть свой 'прилавок'. Вернулся он с лицом вполне благостным, предоставил нам служку, которому надо сказать когда и куда, и в какой комплектации доставить пушку, и открыв свои закрома достал кошелек с тысячью экю и вручил мне. Оказывается, король спросил кардинала, какую надпись отлить на новых пушках и кардинал назначил награду за наилучший вариант. Отец Жозеф так быстро убежал, чтобы не забыть моей цитаты, которая очень понравилась кардиналу и теперь на всех королевских пушках будет блистать надпись - ' Ultima ratio regum'.
А мы с рассветом отправились в поход, командиром поставили меня и у меня был напечатанный на шелке документ с той самой надписью, которую я вспомнил из 'Трех мушкетеров' - 'Предъявитель сего действует для блага Франции и по моему приказу', естественно с подписью герцога Ришелье.
Дорога для нас была спокойной и даже комфортной. К нам присоединились Планше, Гримо, Базен и Мушкетон, которые в данном случае изображали борцов-гладиаторов, должных для утехи публики драться в Римских доспехахдвое на двое тупыми мечами, и копьями без наконечников, изображая тяжелые раны (под доспехами у них были пузыри с бычьей кровью), они же и обеспечивали нам дорожный комфорт. Учитывая состав нашего театра ни разбойники, ни проезжие дворяне к нам не цеплялись.
Искомое шато находилось рядом с городком Ипр, там мы дали первое представление, а потом и еще два.Народу все очень понравилось и пока гвардейцы наводили справки и проводили разведку, мы веселили жителей Ипра. В толпе зрителей все время находилось несколько гвардейцев, так что даже когда Полишинель, которого какой-то ремесленник назвал уродом, ответил ему фразой вызвавшей бурный хохот на площади: 'Ты сам урод, причем такой, что на конкурсе уродов ты займешь второе место. Потому что ты урод!'. Ремесленник и его приятели ринулись было к фургону-сцене, но вперед вышел брат-борец и гладиаторы, а один из гасконцев, прикрикнул на буянов, выдвинув из ножен шпагу на пару пальцев и все на этом закончилось. А потом вернулась разведка закончившая наблюдение...
Шато стояло на отшибе от других строений, на берегу небольшой реки и ее наличие сразу выдало мне структуру плана боя. Часть отряда с пушкой, имитирует атаку, а основной отряд в это время высаживается с реки, на купленных предварительно лодках. В шато вместе со слугами находилось человек двадцать, но реальными боевыми клинками там были восемь человек. Планше очень удачно очаровал служанку в корчме, которая оказалась сестричкой горничной из шато, так что с информацией все было хорошо и с этой стороны, кроме того, что с арифметическим счетом у пассии нашего соратника и у ее сестры было не очень, так что слуг могло быть и больше и меньше, а вот наемников было восемь, так как фехтовали они четверо, против четверых. И самое главное, что мы теперь знаем, это то что наемники обитают в отдельно стоящем флигеле, по нему мы первым делом и выпалили из пушки и что было совсем удачно, собиралась гроза и наш выстрел слился с раскатами грома. Уцелевшие охранники теснясь и мешая друг-другу пытались выйти через не очень широкую дверь, как тут наша пушчонка вмазала по ним картечью. Я усовершенствовал заряжание, сделав картечный картуз по калибру ствола, куда входили и порох и картечь и пыжи, перед выстрелом картуз пробивался через запальное отверстие стилетом, а потом в него досыпался порох и подносился фитиль или же в срочных случаях, можно было выстрелить холостым усиленным зарядом из дорожного многоствольного пистолета, сейчас как раз был срочный случай. Когда со стороны реки бухнул мушкетон, я отдал приказ к атаке, пушка успела к этому времени и третий раз сыпануть картечью в дверной проем. Взяли мы шато короче, с одним нашим раненым, получившим пулю в плечо из пистолета хозяина, которого мы и взяли в качестве языка, вместе с типусом верещавшим, что он испанский гранд и вообще дипломат и мы все сгнием на каторге. Остальных согласно приказа, мы зачистили, и слава Творцу, что женщин в шато в эту ночь небыло, а то не мое это убивать женщин. Золота оказалось не так уж и много, пара миллионов ливров в двойных испанских пистолях. В Париж мы вернулись тоже без приключений, наших пленных Миледи (так я теперь называл Шарлотту), напоила каким-то своим отваром и они всю дорогу спали сном младенцев, ночью они просыпались, ели и оправляли свои естественные потребности и снова впадали в сон. На въезде в Париж я показал жетон Магистра и нас пустили без всяких расспросов и досмотров, правда к нам рыпнулся какой-то высокий полицейский чин, но бумага с подписью кардинала, заставила его испуганно поклониться и ретироваться.