После разговора с «Графом» Степана Зубова охватило неприятное беспокойство. Его злило то, что он отказался, не просчитав все варианты. Ну, не получит он каких-то денег за эту неделю. Так получит в другую. А смотаться с ребятами на Кавказ уже не удастся никогда. Как перевести в «зелень» эту несостоявшуюся поездку? Вот и получается, что просчитался.
И еще одно беспокоило Зубова. Как воспримут ребята его отказ? Особенно Ромка. Еще неизвестно, как Граф все это преподнесет. А мнением боевых товарищей Степан Зубов дорожил, особенно в последнее время.
Так получилось, что вокруг не было других людей, чье мнение для него хоть что-нибудь означало. Чтобы всерьез прислушиваться к проституткам и фарцовщикам, надо для начала забыть о себе. А он все еще оставался Маузером, и для него было очень важно иногда выходить на связь то с Рубенсом, то с Котом, и получать от них подтверждение: понял тебя, Маузер.
Конечно, он был уже не тот, что прежде. Но, по крайней мере, он старался не делать ничего такого, о чем постыдился бы рассказать Ромке. Ну, к примеру, меняет он горничной две десятки, отсчитал ей деревянных, она убежала. Глядь, а она ему сослепу вместо десятки сто баков подсунула. Сотня старая, жеваная-пережеваная, но ведь сотня. Другой бы тихо порадовался, а Зубову пришлось бежать за ней и проводить курс ликбеза. Зато было что потом Ромке рассказать.
Он не мог отбросить эти мысли. Может быть, потому что больше ни о чем думать и не стоило. Дело двигалось автоматически. Реплики компаньонов и клиентов не заслуживали не только обдумывания, но и запоминания. А вот ребята — совсем другое дело. И Сергеичу тоже не понравится, что он отказался. Сам-то Кот наверняка подписался без разговоров.
Каким же уродом он почувствовал себя сейчас, вспомнив, как они приехали в аэропорт, и Клейн увел чеченца, а они с Ромкой остались в машине. «Кажется, у Графа проблемы, — сказал Ромка, — что-то он темнит, надо его раскрутить, пока не поздно. Поможем товарищу». «Да ладно тебе, — сказал тогда Зубов, — это не наши разборки. Они там миллионами ворочают. Ты его часики видел? У тебя вон «Командирские», а у Графа «Радо». Так что у него все нормально. Было бы что серьезное, он бы не нас позвал»…
И Марину зря обидел. Вообще-то она часто обижалась — то он черствый, то бестактный. А он просто не успевал просчитать, как она отреагирует на его слова или поступки. Так ведь на то и любовь, чтобы не любезничать, а быть самим собой. Просчитывать ему и так приходилось слишком много на работе. Сегодня она час прождала его перед гостиницей в своей замызганной «двоечке». Он, наконец, спустился, передал ей деньги — ей не хватало на новый холодильник. «А ты не поможешь выбрать?» спросила она. Он пожал плечами — твой холодильник, ты и выбирай — и добавил денег на доставку. А потом, уже выйдя из машины, еще раз достал кошелек. «Здесь за углом хорошая мойка. Помой, наконец, тачку. А то в следующий раз не пустят на нашу стоянку». Почему-то она обиделась. Побелела от злости. Ну и черт с ней.
Он поднялся по лестнице и вставил ключ в замок.
— Добрый вечер, господин Зубов, — раздался голос за спиной.
Он застыл, невольно сдвинув лопатки. «Расслабился ты, Степа», подумал он о себе уже как о ком-то постороннем. «В следующий раз не забудешь провериться. Вот и все…»
По шагам он понял, что кто-то спускается с третьего этажа. Он осторожно покосился назад. Длинный темный плащ. Пистолет.
Внизу скрипнула входная дверь, и на лестнице показался еще один «длинный плащ» с пистолетом. «Классика, — подумал Зубов, — наверняка и рация имеется».
— А теперь спокойно открывайте дверь.
— Стоит ли? — спросил он, не оборачиваясь.
— Да за кого вы нас принимаете? — сказал первый. — Нам бы только поговорить. Очень вы нам интересны, господин Зубов.
— Можно и поговорить, — Зубов открыл дверь, осознав, что его не убьют прямо сейчас. Наверно, они хотят поживиться тем, что есть в квартире.
— Друг ваш, такой Клейн Герман Иванович, очень душевно о вас отзывался, — сказал голос, — так что, пожалуйста, держите руки за спиной. За спину руки!
Голос был молодой, наглый, самовлюбленный, и Зубов подумал, что мог бы справиться с мальчишкой, если б тот был один. Но сейчас перевес был слишком явный. Мысленно обматерив Клейна, Зубов нехотя завел руки за спину и тут же был цепко схвачен за локти, а на запястьях щелкнули наручники, больно защемив складку кожи. Нет, фарцовщики не приглашают таких мастеров, подумал он. Здесь что-то другое.